— Выходит, и ты — курд, — сказала Ольга. — Захватил меня врасплох, увез в свои горы.
— Назвать человека курдом — здесь большая похвала. Курды очень смелые люди. Помню, мы, мальчишки, когда шли в ночное, коней пасти, все норовили где-нибудь поближе к взрослым быть, а курдята заберутся в самую глушь, вроде этого Ове-Хури, и хоть бы что. Кошменку кинут на скалу, свернутся на ней и спят. Был у меня в детстве друг Барат, тутошний курд. Я с ним ко всему привык.
— Теперь и меня приучаешь?
Яков весело рассмеялся:
— Здесь, под крышей да с костром, на кошме, у мужа под боком привыкать нетрудно. В горах бывает и похуже.
Ольга промолчала, но Яков почувствовал ее неудовольствие. Это его несколько обидело, хотя он и понимал, что привычная для него с детства, самая обыкновенная обстановка, в какую они сейчас попали, кажется Ольге слишком суровой. Яков еще раз окинул взглядом пещеру и успокоился. Перед ним была самая мирная картина: полный жарких углей костер, на костре — тянувший свою уютную песню чайник; на закопченных камнях — миска с коурмой; в одном углу — постель для Якова и Ольги, в другом — кошма для Каип Ияса. Что еще надо? Конечно, Якову, пока не сдаст контрабандиста на заставу, спать не придется. Но все равно сидеть у костра, сухим и сытым, слушать шум дождя — любо-дорого! Не то что мокнуть на дороге, под открытым небом.
Яков сладко потянулся, разогретый жаром, идущим от костра, прикрыл глаза. Странные звуки донеслись до его слуха. Кто-то играл на свирели.
Борясь с дремотой, Яков решил было, что свирель ему приснилась, но звуки повторились. Он открыл глаза.
Каип Ияс сидел по-восточному у стены гаваха и с упоением выдувал из дудочки — по-местному блюра — незамысловатую мелодию.
— Вот он, музыкант, — стряхивая с себя дремоту, сказал Яков.
Контрабандист словно не слышал его и продолжал дуть в свою дудку.
— Слышь, Каип Ияс, — окликнул его Яков, — хороша твоя песня, только длинная.
— Ты мне веревкой руки испортил, плохо получается, — откликнулся наконец Каип Ияс. — Подожди, пальцы отойдут, лучше сыграю.
— Чудной какой-то, — пробормотал Яков. — Через границу идет, жизни не жалеет, а пальцы бережет...
Никогда прежде ему не доводилось слышать, чтобы контрабандист брал с собой дудку. Музыка Каип Ияса была унылой, как осенний ветер, но звуки блюра Якову не мешали. Спокойно к ним отнеслась и Ольга. Тем не менее Яков смотрел теперь на Каип Ияса подозрительно: кто его знает, не морочит ли голову, не зовет ли своих на помощь? Хотя кто может услышать его в такую грозу!
