Ваньчик со стола слез.
— Что надо стробоскоп, Борис Николаевич.
— Ну и ладно.
Физик на столе какие-то провода разъединил, ко мне обернулся:
— Ты, Кухтин, тот ящик из-под стола выдвини, будь добр.
Дернул я его двумя руками — тяжеленный он оказался — а оттуда всякое железо посыпалось. И штуки-то, главное, совсем непонятные, не придумаешь зачем.
Я одну поднял — ну вроде треугольника из железного прутка, только углы скрученные. Подергал туда-сюда.
— Борис Николаевич, это у вас что?
А он железки на стол выложил.
— Эй, мальчишки, кто тут грамотный?
Мы перед столом толкаемся, а никто сказать не может. Потом Рогов из девятого взял этот треугольник, муфточку на нем повинтил, хоп — одна сторона открылась.
— Карабин, Борис Николаевич?
— Молодец, точно. Альпинистский карабин, а это крючья. Скальные, ледовые…
— Так вы альпинист?
Борис Николаевич крючья свои в ящик сгреб.
— Да пожалуй, что нет, я путешествия больше любил.
Тут Ваньчик не выдержал.
— Вы с геологами, да?
— Зачем с геологами — с друзьями. Я, понимаете, парни, очень не любил с друзьями прощаться: то одно сказать забудешь, то другое. А тут идешь неделю по тайге, неделю по горам, потом ещё что-нибудь, и каждый человек рядом, и никто никуда не спешит. Когда поход кончается, ты каждого по отдельности ну просто спиной чувствуешь, и они тебя тоже. Я уж позже понял, что для этого в тайгу ходить не обязательно, а тогда прямо тосковал в городе.
Борис Николаевич стоял, крутил свой карабин на пальце и улыбался, как будто слушал приятное, и мы улыбались. За компанию. Потом кто-то говорит:
— А теперь?
— Теперь иногда встречаемся и вспоминаем, как все было. Это тоже здорово, когда есть что вспоминать.
Тут он совсем разулыбался, а я спрашиваю:
— А путешествия ваши?
— Так я же и говорю: не в тайге дело. Я вот с вами после уроков сижу, и никакой тайги мне не нужно.
Ваньчик совсем к Борису Николаевичу протиснулся.
— А спиной вы нас тоже… Ну как в походе?
— Непременно. Вот Капустин сейчас синхронизацию у осциллографа раскручивает. Точно, Капустин?
Пашка от осциллографа так и скакнул.
— Да ну вас, — говорит.
Мы смеемся, а Ваньчик опять:
— А почему я вас спиной не чувствую?
— Спина, Иваницкий, от тяжести умнеет. Вот рюкзак потаскай лет пятнадцать — и будет она у тебя все видеть и все слышать.
Просто удивительно, сколько в этой комнатухе просидеть можно. Борис Николаевич говорит:
— Вы, мальчишки, что, хотите, чтобы ваши родители на меня министру пожаловались? А ну марш!
