Бежать Лиза не стала, но вместе со всеми пошла на Егорьевскую. Народу там собралось так много, что рассмотреть что-то было трудно. Лиза только видела, как над людскими головами пыхал жаром и лился вспять, в небо, многоструйный поток огня. Этот поток был огромный – гораздо выше того двухэтажного дома, который еще утром преспокойно стоял на его месте. Внутри огня громко хрустело, трещало, будто кто-то грыз деревянные кости дома Морохиных. Крики, стук и шум стояли неимоверные.
– Только полчаса горит, а как занялось! – охали рядом с Лизой знатоки.
– Чему удивляться – великая сушь.
– Э, не то! Не иначе как дом подожгли с четырех углов, – сказал кто-то басом.
– Говорят, что хозяин там, внутри был. Где ж он? Выскочить, что ли, не успел?
Дым быстрыми большими клубами валил прямо в небо, которое начало розоветь к вечеру. Закат, казалось, только наддавал жару. Пожарные уже не пытались спасти морохинский дом, как и соседний, малорослый, покосившийся. Тяжелыми струями из брандспойтов они обливали соседние особняки – хорошие, на каменных фундаментах. Народ ломал и растаскивал заборы. Из ближних домов стали выносить диваны, перины, связки картин. Вытащили вместе с прочей мебелью и большое, в рост, зеркало. Теперь оно, прислоненное к чужой ограде, беспомощно глядело в пестрое дымное небо и отражало все наискосок.
Вдруг огонь слегка прилег. Дым понесся над толпой, сыпя искрами и сажей. Толпа дохнула и подалась назад. Рядом с Лизой все закрестились.
– Вот и ветер, как на грех, – заговорили в толпе. – Только бы не так, как в позапрошлом годе – полгорода выгорит!
Ветер – злой, колючий суховей – загулял над землей, закрутил пыль в кольца и воронки. Огонь стал кидаться из стороны в сторону. Где-то рядом истошно закричала женщина – наверное, ее дом лизнул морохинский костер.
Соседние дома обливали теперь не только владельцы и пожарные, но и добровольцы. Они цепочкой, с ведрами, выстроились вдоль улицы и передавали воду с Нети, которая была в трех кварталах. В этой цепочке Лиза вдруг заметила белую рубашку-косоворотку и знакомую светлую голову. Она пробралась поближе, чтобы убедиться, в самом ли деле Ваня Рянгин таскает ведра вместе с мужиками (добровольцы были все из местных мещан, многие босиком и в домашних ситцах). Чистая же публика стояла в сторонке со скорбными лицами. Оттуда доносились слова «городской голова» и «водопровод». Толковали о водопроводе и фельдшер Скопин, и двое статистиков, и Адам Генсерский, помощник и секретарь адвоката Пиановича.
