– Четвертая! – крикнул я, чтобы посадить птицу на колонну. Но тарн, казалось, не понял приказа. – Четвертая, – приказал я более настойчиво, но птица почему-то отказалась повиноваться. – Четвертая! – теряя терпение, крикнул я.
Крылатый гигант сел на мраморную колонну. Его когти заскрежетали по камню. Я не сошел с тарна и продолжал крепко держать татрикс.
Тарн, казалось, нервничал. Я постарался успокоить его, нежно разговаривая с ним и гладя по шее. Приблизилась женщина в серебряной маске.
– Слава нашей обожаемой татрикс! – крикнула она. Это была Дорна Гордая.
– Не подходи ближе, – приказал я.
Дорна остановилась в пяти ярдах впереди Торна и двух воинов, которые не сдвинулись с места.
Татрикс отреагировала на приветствие Дорны сухим кивком головы.
– Вся Тарна твоя, – воскликнула Дорна, – если ты вернешь нам благородную татрикс. Город молит о ее возвращении. Боюсь, что в Тарну не вернется радость, пока она вновь не сядет на золотой трон.
Я засмеялся.
Дорна Гордая оцепенела.
– Какие твои условия, воин? – спросила она.
– Седло и оружие, – ответил я. – А также свободу Линне из Тарны, Андреасу из Тора и тем несчастным, что были со мной на арене.
Наступила тишина.
– Это все? – удивленно спросила Дорна.
– Да.
Торн рассмеялся.
Дорна взглянула на татрикс.
– Я добавлю, – сказала она, – столько золота, сколько весят пять тарнов, комнату серебра и шлемы, наполненные драгоценностями.
– Ты любишь свою татрикс.
– Да, воин, – сказала Дорна.
– И ты очень щедра.
Татрикс забилась в моих руках.
– Меньшая цена – это оскорбление нашей обожаемой татрикс.
Я был рад этому. Хотя все эти богатства вряд ли понадобятся мне в Сардарских горах, но они могли пригодиться Линне, Андреасу и остальным освобожденным.
Лара выпрямилась в моих руках.
– Эти условия мне не подходят! – сказала она, – дайте ему золота, равного по весу десяти тарнам, две комнаты серебра и десять шлемов с драгоценностями.
Дорна Гордая выпрямилась.
– Да, воин, – сказала она, – для нашей татрикс мы не пожалеем ничего.
– Эти условия тебе подходят? – спросила татрикс, более уверенно и величественно.
– Да, – сказал я, чувствуя, что нанес этим обиду Дорне Гордой.
– Отпусти меня, – приказала она.
– Хорошо.
Я соскочил со спины тарна, держа в руках татрикс, поставил ее на ноги и начал развязывать руки, связанные шелковым шарфом. Как только она почувствовала себя свободной, так снова стала татрикс с головы до пят. Я подумал, неужели это та самая девушка, которая плакала на выступе, чья мантия была разодрана в клочья, а тело было в синяках и царапинах от когтей тарна.
