Время оккупации оставило плохие воспоминания, но и период после освобождения произвел неприятное впечатление. Поскольку мы с Пьером не собирались сводить никаких личных счетов, то просто радовались жизни в компании таких людей, как Жорж Ульмер, Франсис Бланш и друзья из «Клуба песни». А раз уж открылись новые площадки для выступлений, то надо было работать, зарабатывать на жизнь, находить новые связи. Мы отслеживали прослушивания в квартале Пигаль, где по вечерам наблюдалась самая высокая концентрация военных из армии союзников, которые от всей души веселились, вели торговлю и напивались. Прослушивание у господина Барди, который владел большинством заведений площади Пигаль, решило все. Барди спросил, сколько мы хотим за три дня работы, и я ответил, что три тысячи. «В день?» — спросил он. «Конечно!» — не моргнув глазом ответил я. «На каждого?» На всякий случай я ответил «да». Вот так наш гонорар из трех тысяч за три дня превратился в восемнадцать тысяч франков — целое состояние!
Наконец‑то мы свободны! Теперь можно подумать о приятных и обыденных вещах. И мы объявили о бракосочетании, назначили день свадьбы. Я отправился в армянскую церковь на улице Жан — Гужон, 15, находившуюся в VII округе, чтобы оговорить условия. Семья Азнавурян была достаточно известна в общине, и я признался священнику, что средства позволяют мне оплатить лишь скромное благословение. У него появилась прекрасная мысль: если я перенесу на неделю дату церемонии, то смогу воспользоваться пышным цветочным убранством церкви, оставшимся после бракосочетания младшего Бека, наследника известных филателистов с площади Мадлен, который устраивал роскошную свадьбу. Мы с Мишлин поженились, как богатые люди. Выйдя из церкви, я потратил на такси последние пятьдесят франков. После небольшой вечеринки в доме моих родителей мы переехали на улицу Лувуа, 27, в комнату, предоставленную нам семейством Парсегян, которые были нам очень близки и приходились маме родственниками. Это были Симон, Робер, Арман, Нелли и семья Папазян с детьми Катриной, Шаке и Миной. Комната находилась на последнем этаже, окна выходили в коридор. Все удобства — на лестничной клетке. Зато у нас был камин, а немногочисленная мебель сотрясалась всякий раз, когда над домом пролетали самолеты. Но мы были молоды и влюблены. Мы были богемой, а это значит, что мы были счастливы.
Нам обоим было двадцать лет,
Когда, живя под одной крышей,
Мы вместе боролись с нищетой.
