На дальних воздушных дорогах | страница 51
Через несколько десятков минут мы подошли вплотную к пункту назначения. Справа можно было ясно различить извилистую линию морского берега.
— Пилоты, курс двадцать градусов вправо!
— К чему это? — заинтересовался я.
— Удалимся немного от берега. Уж со стороны моря нас никак не ждут, — ответил Штепенко.
— Ладно. Будет сделано.
Залитый огнями Данциг остался намного левее. Миновав город, над морем мы изменили курс еще раз, снова пошли на запад. Когда блеск городских огней оказался на левом траверзе, энергично прозвучал приказ Штепенко (именно приказ, ибо с момента, когда самолет ложится на боевой курс, власть переходит к штурману):
— Боевой курс сто восемьдесят пять градусов! Самолет лег на новый курс.
— Так держать! Через некоторое время:
— Пять градусов вправо!
— Есть пять градусов вправо. Затем опять:
— Три градуса влево!
— Есть три градуса влево.
— Так держать.
Через несколько мгновений самолет вздрогнул — это открылись бомболюки. Хотя на мне была кислородная маска, я все же ощутил, как в открытые бомболюки помянуло сквозняком.
Город под нами был освещен вызывающе ярко.
— Ну и наглецы, — пробормотал штурман, ловя в оптический прицел контуры электростанции. — Сейчас мы с вас эту спесь собьем!
В этот момент будто какой-то невидимый великан сильно подтолкнул самолет снизу. Это бомбы полетели вниз.
— Курс сорок градусов! — услышал я в наушниках торопливый голос Штепенко.
— Закрой люки! — я постарался сразу же восстановить свои командирские права.
— Рано, подарки еще остались…
— Ты все же мог бы их закрыть, так трудно маневрировать, — настаивал я.
Штепенко закрыл люки. Сквозняк в самолете прекратился.
Теперь я сильно наклонил самолет на крыло, чтобы своими глазами увидеть, где взрываются бомбы. Но прежде чем я успел взглянуть вниз, на город, в наушниках послышались ликующие возгласы:
— Метко! Уже пылает! Точно попали!
Когда я взглянул вниз, город уже был погружен в полную темноту. Да, Штепенко и на сей раз выполнил свою работу со снайперской точностью.
— Пилоты, — услышал я снова его голос, когда ликование утихло, — у нас есть еще две двухсотпятидесятикилограммовые. Сделаем еще один заход. Я постараюсь отправить им и эти громадины.
Начали сначала. Однако теперь все обстояло иначе. В небе тревожно фехтовали световые мечи прожекторов, вокруг кипел фейерверк разрывов зенитных снарядов.
Но Штепенко не обращал никакого внимания на весь этот переполох. Он хладнокровно командовал нами, приназывал повернуть самолет то немного влево, то опять вправо, пока наконец бомболюки опять не открылись и последние бомбы со свистом не полетели вниз.