Когда мы отправлялись на лето в штат Мэн, чемоданы отца приносили за три дня до отъезда. Некоторые из них были старомодными «пароходными сундуками» с крышками, которые открывались сверху. Другие назывались «новыми чемоданами»; в них с одной стороны было место для костюмов, с другой стороны -ящики для белья. Уезжая из дома на два или три месяца, отец наполнял вещами не менее полудюжины чемоданов и сумок. Вначале он и его слуга Уильям Джонсон начинали отбирать и откладывать то, что нужно было брать с собой: плащи, свитеры, костюмы, одежду для верховой езды и т.д. Затем Уильям упаковывал вещи.
В то время стиль одежды был, несомненно, более формальным; зимой отец выходил к обеду каждый вечер в строгом вечернем костюме. Мать была в длинном платье, даже когда семья обедала без гостей. Тем не менее количество одежды, которую они брали с собой, было поразительным. Отец никогда не выходил на улицу, даже летом, без плаща на тот случай, если погода окажется холодной, и всегда на улице носил шляпу. На нашей фотографии с отцом, сделанной летом во время моей учебы в университете, когда мы ехали в автомобиле через юго-запад, мы сидим на шерстяном пледе под одинокой сосной посреди пустыни в Аризоне. На отце - костюм с галстуком и фетровая шляпа, непременный плащ лежит неподалеку.
Я не сомневаюсь, что отец очень любил всех своих детей, однако его собственное строгое воспитание, безусловно, внесло вклад в его негибкость в отношении к детям. Он был формальным, но не холодным, хотя и редко выражал свои чувства. Тем не менее, физически он в большей степени присутствовал в моем детстве, чем многие другие отцы, и, наверное, я общался с ним чаще, чем позже я проводил время со своими детьми. Он много работал, однако по большей части в своем кабинете дома, и не хотел, чтобы его отвлекали. Он ездил с нами в Покантико на уикенды и проводил с нами летние каникулы в штате Мэн, однако на эмоциональном уровне он был далек от нас.
Бывали и исключения. Когда мы предпринимали прогулки, ездили верхом или путешествовали вместе, он иногда очень открыто говорил о собственном детстве и выслушивал мои заботы и жалобы с явным интересом и нежностью. Это были важные моменты моей жизни.
Однако процедура, которую отец предпочитал, когда нам предстояло обсудить что-то важное, особенно когда речь шла о вопросе со значительной эмоциональной окраской, заключалась в обмене письмами. Это чаще происходило, когда мы уже покинули дом и учились в университетах и когда мои родители предпринимали продолжительные поездки, однако это было предпочтительным способом общения, даже когда мы все жили под одной крышей. Отец диктовал письма своему секретарю, который печатал их и отправлял по почте - одна копия оставалась для его архива.
