Хотя любовь отца к нам была сердечной и искренней, чувство родительского долга побуждало его к частым монологам по поводу долга, морали и надлежащего поведения. Мой брат Лоране до настоящего дня вспоминает с известным огорчением письмо, которое он получил от отца после того, как его однокурсники в Принстоне, проголосовав, вынесли решение, что он «вероятнее всего, добьется успеха в жизни». Отец напоминал Лорансу о том, что он должен будет жить, действительно соответствуя той оценке, которую дали ему однокурсники. Такой ответ был для отца довольно типичным.
Однако под официально корректной внешней оболочкой скрывалась и нежная любовь, которая проявлялась, когда кто-то из нас сталкивался с трудностями. Это выявляло ту сторону его личности, которая для меня была исключительно ценной. Она помогает мне объяснить близкие отношения между матерью и отцом на протяжении почти пяти десятилетий. Я знал, что мог рассчитывать на любовь и поддержку отца, когда я реально нуждался в нем, даже если он не одобрял то, что я сделал.
Отец был сложной личностью. Дед был человеком, добившимся успеха исключительно собственными силами, создавшим огромное состояние, начав с ничего; у отца не было никакой возможности повторить это достижение. Даже после того, как он мог предъявить серьезный перечень успехов, его продолжало мучить ощущение собственной неадекватности. Однажды он описал свое короткое участие в жизни делового мира в качестве одного из многочисленных вице-президентов «Стандард ойл» как «гонку с собственной совестью»; и в известном смысле отец всю свою жизнь участвовал в гонке, целью которой было оказаться достойным своего имени и полученного наследства.
Вскоре после того, как ему пошел четвертый десяток, отец пережил нервный срыв. Теперь это называют депрессией. Именно тогда он начал отходить от активного участия в работе «Стандард ойл». Чтобы восстановить здоровье, отец взял мать и мою сестру Эбби, которой тогда был всего один год, и отправился в месячный отпуск на юг Франции. Их пребывание там затянулось до шести месяцев, но даже когда они вернулись, отец был привязан к дому и редко покидал его. Прошел почти год, прежде чем он почувствовал себя способным вернуться к работе, да и то лишь с неполной нагрузкой.
Вероятно, можно понять, почему он никогда прямо не рассказывал мне об этом эпизоде своей жизни, хотя раз или два он намекнул, что, будучи молодым человеком, он столкнулся с эмоциональными проблемами. Впервые я узнал, что он прошел через трудные времена несколько лет после окончания университета, когда мой близкий друг пережил аналогичный приступ депрессии. Отец провел с ним немало часов, и мой друг рассказывал, что, когда отец говорил о своем собственном опыте, по его лицу текли слезы. Лишь тогда я понял, насколько серьезной болезнью была его депрессия.
