— Принеси для Олега смену белья, — сказала она, не здороваясь и без всякой интонации, как автомат.
— Ты знаешь, где он? — торопливо спросил Вадим.
— В нашем морге, — пожала плечиком Инна, не глядя на бывшего возлюбленного.
Вадим побледнел и привалился к стене.
— Инка, где? Что ты говоришь? Что с Олегом? — тусклым от испуга голосом переспросил он.
— В мор-ге он! — по слогам повторила Инна. — Глухой? Бутерброды я ему ношу, а мужского белья и носков у меня нет. Если не хочешь нести, я по ребятам пошустрю, они соберут что-нибудь.
— Инка, у тебя глюки, да? Обкурилась опять? Бутерброды, носки. Что с Олежкой? Какой морг? — У Вадима еле шевелились губы и дрожали колени. — Его… убили?
Последние слова он произнес еле слышным шепотом, отводя мешавшую челку, провел рукой по мокрому лбу.
— Тьфу на тебя, Вадька! — рассердилась Инна. — Ты даже не удосужился узнать, где братец отбывает наказание! В морге он! В мор-ге! Трупы таскает, полы моет. Вполне живой. И вся компания тоже там. Дип, Антоша Миллер, ну и все. Ясно теперь? А у меня практика там с Розой Потрошительницей.
Вадим сам понес пакет с бельем и домашней едой Олегу и, по совету Инны, передал у порога, дождавшись, когда брат выйдет выливать воду из ведра. Олег забрал пакет без благодарности и сказал:
— Сам больше не ходи. Это не положено. Заметят — накрутят мне еще за нарушение дисциплины. Если что, передавай с Инной.
Олег, не прощаясь, сделал было шаг к двери, но потом обернулся и спросил через плечо:
— Маме что врешь?
— Что ты у женщины, у которой нет домашнего телефона.
— Спасибо, — ухмыльнулся Олег. — Видимо, она-то меня и обрила наголо в порыве страсти, извращенка.
Олег ушел, гремя ведром, не дождавшись ответа, а Вадим понял, что трещина, уже давно появившаяся в их отношениях в результате каких-то неявных, скрытых, глубинных тектонических сдвигов, расширилась и углубилась настолько, что наводить через нее мосты стало накладно — это требовало слишком больших психологических затрат. Бурный поток отрицательных эмоций, хлынувший в расселину, смыл бы любой мост. Оставалось только ждать. Ждать конца половодья, ждать, может быть, полжизни, а то и больше, ждать — каждому на своей стороне. Ждать, забывать, ошибаться, драться, любить, творить, воевать, растить детей — все порознь. Все порознь, чтобы потом — может быть — узнать друг друга заново, допустить и простить инакомыслие, инакодействие, инаковидение и чужекровие.
* * *
Мост строился, никому не нужный, некрасивый. Поверхность бетонных опор на жаре пошла трещинками, неправильно выбранный бетон крошился. Самые крупные трещины поначалу пломбировали, выравнивали в ожидании какой-то мифической правительственной комиссии, а потом устали, плюнули и продолжали строить дальше абы как. Макс Арван правильно говорил, что комиссия раньше сообщения о том, что мост готов, не соберется и не приедет. Кому из чиновников охота лететь в пекло из кондиционированного учрежденческого комфорта Триполи? Правильно. Никому.
