— Дмитрий, что случилось?
— О, маркиза, — всхлипнул он. — Они… нашли Андрея.
Тристан тоже встал и стоял неподвижно, смуглое лицо под слоем грязи побледнело и напряглось. С болезненной ясностью Лили вспомнила, как в Барселоне он смотрел в больничное окно, точно так же пытаясь удержать эмоции под контролем. Как она, идиотка несчастная, могла принять это за равнодушие?
— Живой? — коротко спросил Тристан.
— Да. Обезвожен. Врачи ставили ему капельницу, говорят, скоро он будет здоровый. Как Эмилия?
— В порядке, спит, — мягким, утешающим тоном сказала Лили. — Ох, Дмитрий, какая же она красивая…
Внезапно выражение осторожной радости на лице Дмитрия погасло. Огромный водитель потупился, беспомощно поковырял пол носком ботинка:
— Теперь у детей никого нет.
— А как же ты? — спросила Лили, передавая ему ребенка.
Дмитрий неуклюже принял племянницу. Его руки казались слишком большими и грубыми для хрупкой ноши, и вся могучая фигура выражала мучительное непонимание, что с ней делать дальше.
— Я не могу, — признался он наконец, с надеждой протягивая малышку обратно. — Мужчин в Казакизмире не учат смотреть за маленькими. Я не знаю, как начать сейчас, после много лет без жены и семьи. Но вы можете заботиться о ней, маркиза.
— Это исключено. — Тристан, который отошел на несколько шагов, яростно повернулся к жене и водителю. — Я не буду действовать в обход закона.
— Простите, — виновато пробормотал Дмитрий. — Простите. Я не должен был просить. Чудо, что они не пострадали, просто я волнуюсь, что с ними будет…
— Не нужно извиняться. — Лили положила руку на локоть великана. — Постарайся пока себя не мучить. Слишком рано планировать будущее двойняшек, но я позабочусь о них, пока мы не найдем решение.
Когда улыбающийся Дмитрий вышел, Лили положила Эмилию в колыбель, сколоченную кем‑то наспех из церковного инвентаря, и подошла к Тристану, который, зажмурившись, стоял у стены рядом с алтарем.
— Ответ на все твои молитвы, — горько сказал Тристан, не открывая глаз. — То, что ты хочешь больше всего на свете. И что я не могу тебе дать.
Лили чувствовала боль, которая пока пряталась в темных уголках ее души, ждала момента, чтобы нанести последний удар. Она остановилась перед Тристаном, молитвенно сжав руки.
— Все нормально. Я понимаю. Ты не хотел жениться. Не хотел детей. Не скрывал, что не любишь меня. У тебя нет никаких причин помогать мне с усыновлением.
Синие глаза мужчины распахнулись. Он оттолкнулся от стены, схватил жену за плечи, впился ей в лицо взглядом, в котором она прочитала страдание. И, как ни странно, нашла в этом основание для робкой надежды.
