Хам встал.
— Присядь и расчеши волосы. Если не захочешь меня выслушать, все равно не потеряешь время даром, — он протянул гребень Айше, та села. — Раньше мне нравилось наблюдать, как ты расчесываешь волосы, смотреть на твое серьезное, отрешенное лицо, следить за плавными движениями рук. Но теперь все изменилось. Ты одна, я один и… О чем ты спрашивала меня? О, насчет того, собрал ли я вещи. Спешить с этим нет нужды. Видишь ли, я не собираюсь в Ковчег.
— Ты что, не веришь в Потоп? Конечно, не веришь.
— Иногда верю, иногда — нет. Но я не верю в то, что имею право на спасение. Я не могу не спросить себя: «Почему Хам?» Я понимаю, почему Яхве выбрал отца и мать, Сима и Керин. Они хорошие люди. Я не уверен насчет Иафета и Мерибол. Они счастливы, и мен кажется, что трудно найти лучшее время для смерти. С другой стороны, они — милые дети и никому не причинили вреда. Все ясно мне и с Айшей. Разве можно уничтожать истинную красоту? Но когда я думаю о Хаме, меня гложут сомнения. И мне кажется, что нелепо выделять четырех мужчин и четырех женщин из всего человечества, доказывать, что они лучше всех остальных. На Земле есть плохие люди, смею сказать, я один из них, но только не дети, только не младенцы. Я не могу поверить в такого Бога.
— Значит, ты хочешь рискнуть?
— Да… Айша, я хочу, чтобы ты пошла со мной.
— Сейчас?
— Да.
— Почему?
Хам говорил медленно, словно рассуждал вслух.
— Я никогда не решился бы попросить тебя. Но когда ты воскликнула: «Да утонуть бы нам всем и покончить с этим!» — я понял, что ты так же несчастна, как и я, и значит, у нас есть шанс начать все сначала. Мы используем этот шанс, если уйдем вместе. Другими словами, — продолжил он более уверенно, — я не хочу целый год жить с тобой в этом чертовом Ковчеге и наблюдать за Иафетом и Мерибол, зная, что люблю тебя в сто раз больше, чем он — свою жену, но не имея мужества первым шагнуть тебе навстречу.
Рука Айши с деревянным гребнем застыла в воздухе. В наступившей тишине она вновь начала расчесывать волосы, затем попросила: «Встань так, чтобы я могла тебя видеть».
Хам подошел к ней, встал сзади и чуть сбоку. Они смотрели на свои отражения в зеркале.
— Так ты стоял и раньше, когда тебе нравилось наблюдать, как я расчесываю волосы?
— Да.
— Мне кажется, ты никогда не говорил мне об этом.
— Я думал, ты знала.
— И напрасно. Не надо гадать, что я знаю, а чего — нет.
— Теперь ты знаешь.
— Да. И всетаки я считаю, что мы вместе должны войти в Ковчег. На всякий случай. Ты не возражаешь?
