Если продолжать оставаться на уровне математических «объектов», то формалистская аргументация, которая делает из этих объектов конвенциональные концепты, остается в силе. Например, можно показать, что так называемые существенные свойства математического объекта на самом деле выводятся из аксиом. Расширяет ли также Гуссерль, начиная с второго тома Логических исследований, свою теорию сущности для того, чтобы ее переместить на любимую почву эмпиризма — ощущение? Когда мы говорим «стена желтая», то включаем ли мы сущности в это суждение? Например, цвет, может ли он быть постигнут независимым образом на поверхности, на которой он «помещен»? Нет, поскольку цвет, отделенный от пространства, где он дается, был бы немыслим. Ибо если «варьируя» посредством воображения цветной объект, мы из него извлечем его предикат «пространственный», то мы упраздним возможность само, о цветного объекта и придем к сознанию невозможности. Именно здесь раскрывается сущность. Следовательно, в суждениях есть предел для нашей фантазии, который зафиксирован в нас самими вещами, о которых мы судим, а сама Phantasia обнаруживается благодаря приему варьирования.
Прием воображаемого варьирования дает нам саму сущность, бытие объекта. Объект (Objekt) есть «любая некая вещь», например число два, нота до, круг, любое суждение, чувственная данность (Ideen I). Объектом можно «варьировать» произвольным образом, подчиняясь только действительной очевидности и переживанию типа я могу и я не могу. Сущность, или эйдос, объекта конституируется инвариантой, которая пребывает тождественной во всех вариациях. Таким образом, если производят варьирование с объектом чувственной вещи, то получается само бытие вещи: пространственно-временная совокупность, лишенная вторичных качеств, положенная как субстанция и каузальное единство. Сущность, следовательно, испытывается в переживаемой интуиции; «узрение сущности» (Wesenschau) ни коей мере не обладает метафизическим характером, а теория сущностей не вставляется в платонический реализм, где утверждалось бы существование сущности; сущность есть только то, в чем «сама вещь» мне раскрывается в первичном дарении.
Речь шла о том, чего хотел эмпиризм, о возвращение к «самим вещам» (zu Sachen selbst), об упразднение любого метафизического выбора. Но эмпиризм оставался еще метафизическим, пока он смешивал это требование возврата к самим вещам с требованием фундирования любого познания в опыте, считая за неоспоримое достижение положение, что
