Статьи, 1988-1991 | страница 8
Хотя пьянящей восторженности при перечитывании Маркса и Ленина ни у кого давно нет и в помине, послушаемся совета, поскольку все мы, действительно — «начинающие марксисты», и не будем ссылаться на цитаты классиков. Будем следовать фактам и здравому смыслу.
Для очень многих рассуждений, с которыми сейчас обращаются к общественному сознанию, характерно смешение экономических и моральных категорий. Иногда это — обычный демагогический прием, очень полезный в нечестном споре, но чаще — следствие нашего общего простодушия. В любом случае это сильно мешает выяснению позиций и действует против интересов общества.
Особенно много недомолвок и передержек содержится в рассуждениях о кооперативах. Думаю, что именно эти недомолвки, которые ощущаются (хотя и не вполне осознаются), становятся источником нарастающего у населения раздражения. Дело не столько в высоких ценах и заработках кооператоров сегодня, сколько в устрашающих утверждениях, что эти-то кооперативы и должны составить основу того социалистического общества, которое мы хотим построить.
Чтобы вскрыть сущность происходящих и назревающих явлений, мы должны отказаться от целого ряда табу, которыми было опутано наше мышление в недалеком прошлом. Одним из таких табу было запрещение использовать слово «эксплуатация» в приложении к нашему обществу. И сейчас, если мы хотим ввести в отношения между людьми явно назревшие и необходимые изменения, мы никогда не признаем, что в них будет присутствовать элемент эксплуатации. Она рассматривается как абсолютное зло.
Посмотрим, однако, всегда ли эксплуатация — зло, и действительно ли мы искоренили ее из нашей жизни. Что мы понимаем под эксплуатацией? Присвоение одним человеком труда другого человека — или путем принуждения, или путем неэквивалентного обмена между одинаково свободными партнерами. Очевидно, что если нет принуждения, то неэквивалентный обмен совершается к выгоде эксплуатируемого, поскольку в данных реальных условиях спасает его от какого-то большего зла. Когда отчаявшегося безработного нанимает хозяин, дерущий с него 300% прибавочной стоимости, то бывший безработный рад такому обмену, в данных реальных условиях он для него выгоден. Когда голодный профессор во время гражданской войны отдает рояль за мешочек проса, он считает эту сделку выгодной — но спекулянт, забравший рояль и спасший жизнь профессору, не перестает быть эксплуататором из-за того, что сделка была абсолютно добровольной. Однако абсурдно даже думать, что эта сделка имеет хоть какое-то отношение к «оплате по труду». Цена на рынке определяется спросом и предложением, величиной того зла, которое мы устраняем при обмене.