Большое путешествие Марселино | страница 4

Брат Кашка то и дело поглядывал на дверь. Ветер по-прежнему бушевал, раскачивая дерево брата Негодного, а брату Ворота он ухитрился чем-то выпачкать лицо. Мальчик давно пытался открутить единственную пуговицу от лямки у себя на штанах, и она уже едва держалась.

— Ветер был совершенно счастлив, пока не наступил день грехопадения, когда сияющий ангел по поручению Господа выгнал мужчину и женщину из рая, — ты и эту историю уже знаешь[5]. Ветер, любивший своего Творца, хотел надуть щеки и наподдать как следует этой неблагодарной парочке, но рука Господня удержала его, — она ведь гораздо сильнее Ветра. Ветру пришлось покориться, но с тех пор он дал себе слово — каждый раз, как только Господь отвернётся, всячески портить жизнь этим двоим и всем их потомкам. По счастью, всякий раз, когда он соберётся подстроить нам что-нибудь, Господь вновь удерживает его, и он ничего не может поделать.

В дверях показались два других монаха, с полупустыми мешками через плечо. Один из них сказал:

— Ветер-то какой!

— А я уже знаю, какой он! — выпалил Марселино.

— Кто? — удивлённо спросил монах?

— Это он про ветер, — объяснил брат Кашка. Собрат его, однако, ничего не понял, вновь закинул на спину мешок и вместе со своим спутником направился дальше по коридору.

Отец-настоятель, тем не менее, ещё не договорил и снова обернулся к Марселино, который как раз окончательно оторвал от штанишек пуговицу и потихоньку засунул её в рот:

— Да, теперь ты уже знаешь о ветре. Но сегодня ты вёл себя нехорошо, — а значит, сейчас пойдёшь вместе с братом Кашкой просить прощения до ужина.

Брат Кашка взял Марселино за руку и пошёл вместе с ним к часовне. Марселино поник: было обидно, что хитрость не помогла избежать наказания. Лямку без пуговицы он придерживал по пути рукой.

Когда оба вошли в часовню и встали на колени перед алтарём, случилась неприятность. Брат Кашка перекрестился и дал знак Марселино, чтобы он сделал то же самое, и тогда мальчик выпустил лямку из рук. В тот же миг штаны, которые и так были слегка великоваты, поползли вниз на глазах у возмущённого брата-повара.

— Пуговица-то где? — спросил он шёпотом. Марселино подтянул штаны и признался:

— Я её проглотил.

Монах с трудом сдержался, чтобы не захохотать в голос, но очень уж неподходящее было место, и потому он начал молиться вслух:

— Радуйся, Мария…[6]

— Радуйся, Мария… — повторял Марселино.

Марселино Хлеб-и-Вино шёл по невиданной дороге, по берегу большой реки, — а была это дорога на небо. Неизвестно, понял ли он уже, что шёл не по тому миру, к которому привык.