— Но ведь летом дни гораздо длиннее…
— Мне казалось, что их каждый раз два: один до сиесты, а второй после.
— И жарко…
— Зато цикады поют!
— А ты их ловил?
— Это очень трудно: их не видно между листьями, они точно такого же цвета.
— А вода?
— Воду возили на хромом муле, и мне давали на нём прокатиться от ворот монастыря до самого пруда… Ой, слушай! — воскликнул вдруг Марселино.
Ангел посмотрел на него с удивлением.
— У тебя же крыльев нет! Ангел улыбнулся:
— Ты только сейчас заметил?
— А почему их у тебя нет? Все ангелы обязательно должны быть с крыльями…
— Ну мы же вообще-то духи, Марселино, зачем нам крылья?
— Но ведь бывают…
— В общем да, но дело в том, что люди хотят всё объяснить с помощью того, что уже знают. Вот они и думают, раз ангелы летают — значит, у них должны быть крылья, как у птиц — птицы-то тоже летают. Забавная вещь — человеческая мудрость.
— Мудрость? — оживлённо переспросил Марселино. — Мне братья про неё однажды рассказывали. И сказали, что единственная мудрость исходит от Бога.
— А дальше? — подбодрил его Ангел.
— Ну вот, они говорили, что единственная мудрость — это та, которую Бог открывает людям.
— Это не всё…
— Нет, не всё. Ещё они рассказывали про миссионеров, которые ездят по свету и учат самой важной мудрости, Божьей то есть[34]. Но другому тоже учат.
— Чему?
— Географии, и грамматике, и как книги печатать, и в поле работать, и годы считать, и время узнавать по звёздам…
— Прекрасно, Марселино. Ты всё правильно запомнил, — рассмеялся Ангел. — А про дикарей тоже помнишь?
Марселино тоже засмеялся:
— Это ты про историю с курами говоришь? Ангел отвернулся, пытаясь скрыть улыбку, и ответил:
— Да, именно.
А дело было вот как: однажды брат Бернард прогуливался по дорожке, ведущей от ворот монастыря к дереву брата Негодного и обратно, и рассказывал Марселино про миссии.
— Кто такие туземцы? — спрашивал Марселино.
— Местные жители, малыш. Мир-то — он большой: в Азии, скажем, живут совершенно жёлтые люди, в Африке — чёрные-пречёрные, а в Америке — цвета шафрана.
— Не может быть! — удивлялся Марселино, широко раскрывая глаза.
В тот же день Марселино решил сделаться миссионером, — и, конечно же, начать немедленно. Жара была ужасная, как раз время сиесты.
Мальчик разулся, чтобы не шуметь, и вылез из окошка своей кельи, которое выходило на крышу низенькой террасы. Оттуда он сбросил на землю сандалии с присказкой:
— Куда они — туда и я.
И действительно спрыгнул вслед за ними во внутренний дворик, — а оттуда было уже совсем близко до часовни.
