Злобно-лукавые его глаза внезапно погасли, сделаюсь мутными. Он пригладил большой ладонью синие, с цыганскими кольцами, кудри и потупился.
Лапшин молчал.
— Да-с, — сказал дядя Пава, — оговорили меня. Паршивец стал парод.
— Сам у себя коней ворует? — спросил Лапшин.
— Вполне возможно, — сказал дядя Пава, — ворует мало — еще клевещет.
Лапшин опять замолчал. Его большое лицо потемнело. Он покашлял, порылся в деле, потом позвонил и велел вызвать Бычкова. Тот пришел, хромая, в дверях вынул изо рта пустой мундштук и встал «смирно».
— Дело можно полагать законченным, — сказал Лапшин. — Следствием установлено, что кулак Шкаденков действительно совершал налеты, уводил копей и так далее. Тут я выделил убийство конюха Мищенко. Обратите внимание!
— Слушаюсь! — сказал Бычков.
Вошел секретарь и сказал, что к Лапшину пришла какая-то гражданка из театра.
— Пустите, — сказал Лапшин.
Тяжело поднявшись с кресла, он встретил Адашову у двери. Она была в той же пегой собачьей шубе, и лицо се с мороза выглядело свежим и совсем еще юным.
— Можно? — робко спросила она, но, заметив спину дяди Павы и фигуру Бычкова, торопливо шагнула назад.
— Ничего, — сказал Лапшин, — посидите пока.
Она села на стул у двери, а Лапшин опять опустился в свое кресло.
— На расстрел дельце пошили, — сказал дядя Пава. — Верно, гражданин Лапшин?
Он глядел на Лапшина из-под припухших коричневых век таким острым, ничего не боящимся взором, что Лапшину вдруг кровь кинулась в голову. Он ударил кулаком по столу и крикнул:
— Молчать!
По тотчас же сдержался и сказал:
— Я спрашиваю, а не вы.
— Это конечно, — согласился дядя Пава.
Он опять провел ладонью по кудрям, и Лапшин заметил его взгляд, брошенный на Бычкова, — косой, летящий и ненавидящий. Бычков же поглядел на него внимательно и вдруг усмехнулся.
— Дело прошлое, — сказал он, — это вы мне ногу прострелили, Шкаденков?
— Боже упаси! — ответил конокрад. — В жизни я по людям не стрелял.
И он облизал свои красные, еще красивые губы.
— Резал, верно, — сказал он, — ножиком резал. И вас порезал на Береклестовом болоте, ударил ножиком, помните?
— Как же, — сказал Бычков, — в плечо. Верно?
— И в спину еще ударил, — напоминал конокрад, — думал, грешным делом, мертвого режу, но нет — не вышло.
— Не вышло, — подтвердил Бычков.
— Живучи, — почтительно сказал конокрад, — аж завидно.
— Живуч, — согласился Бычков и спросил: — Все за свое, за доброе?
— Не за чужое, — сказал конокрад, — но при помощи.
Он оглядел Лапшина и Бычкова и добавил:
