— Ошизели, Аркадий Иванович?! Гоняете, как негров каких!
— Разговорчики! Кому неймется, тебе, Маша? Если б вы бегали, как темнокожая Америка, не спускались бы с пьедестала почета! Так что, давай, пресвятая дева Мария, заткнись и волоки штангу.
— У нее первый «блин» комом. И гриф улетел за ближайшей падалью.
— Пусть возвращается, потому что ее и здесь навалом, прямо передо мной. Хватит болтовни!
— Мой грустный товарищ, махая «блином», кровавую шишку набил, а потом сказал он: «Братаны, пора нам, пора!», но поздно — уже померла детвора!
— Это вы-то, лошади, «детвора»? Каждая — выше меня на голову. Работать, работать! В борозду!
За полтора часа Аркадий Иванович вынул из своих бегунов практически все силы: осталось ровно столько, чтобы молча переодеться и поскорее унести ноги.
Задержалась только Юля, потому что у нее чуть побаливало горло, слишком слабое для спортсменки, и, разгоряченной после силовых упражнений, ей лучше было не нарываться на осложнения, заканчивающиеся в кабинете у ларинголога:
— Скажи «а».
— Да ни за что!
Промозглый ноябрьский ветер, старший тренер прогуливавшегося по манежу сквозняка, выстудил бы ее до ледышки на холодном троллейбусе.
Накинув на плечи свою курточку, Юля поднялась на балкон, вкруговую опоясывающий манеж изнутри, на перилах которого после ремонта повесили написанные крупным красным шрифтом лозунги, что-то вроде «Быстрее! Вышее! Лучшее!», призывающие на спортивный подвиг.
Сверху выглядели приличней и затоптанные овечьими отарами юных легкоатлетов дорожки из черного тартана, дающие возможность бегать, приближаясь к спорту «профи», в «найковских» и «адидасовских» шиповках, задирающих носы — из-за выступающих передних шипов — перед простодушными китайскими кедами; и прыжковая яма, засыпаемая в начале сезона влажноватым песком, какой прыгуны в длину на спортивной форме растаскивали по всему манежу, отчего она на треть мелела к весне; и вторая яма, с обрезками поролона, позволяющего прыгать в нее по нетрадиционным траекториям: хоть «столбиком», хоть тройным «акселем», хоть «вверх тормашками»; и гимнастические маты с драными боками, сложенные в пирамиду Хеопса. Юля прошлась по балкону, вернулась, снова медленно пошла вдоль перил, чтобы мускулатура постепенно остывала, и начала спускаться в раздевалку.
Как не хотелось Юле признаваться даже самой себе, основной причиной того, что она осталась, было отнюдь не больное горло, а реальная надежда на встречу с нравящимся ей Эммануилом Лобовым, группа которого тренировалась следующей по расписанию.
