– Что вчера пили?
– Я верующий мусульманин и потому не пью вообще.
Но недоверчивое выражение из глаз инспектора не пропало.
В понимании инспектора, только с глубочайшего похмелья можно такие глупые поступки совершать. И поступки эти должны наказываться, похоже, решил он. И пожелал доказать, что я горький пьяница.
– Пройдите в будку. Придется в тестер дыхнуть.
И сам вместе с моими документами и с документами на машину направился в будку, где его коллега что-то рассматривал на столе.
Я оглянулся на тяжело дышащего мне в затылок Давида Копченого.
– В туалет хочешь?
– Нет, – сказал Давид.
– Тогда последи за вторым инспектором, – я кивком показал через дорогу. – И пистолет под рукой держи.
А сам вышел из машины и двинулся в будку. Естественно, предупреждая Копченого, я не думал ни о какой стрельбе. Но я слишком хорошо знал Давида. Он из тех людей, которые всегда чего-то боятся. Он боялся боя, но, когда бой начинался, становился отчаянным храбрецом и хладнокровным бойцом. Сейчас он боялся ментов, но, случись обострение, он поставит их на место. И потому я заставил его напрячься. Оставил подстраховывать себя. А это уже значило, что он обязан собраться. И он соберется. И зубами стучать не будет. И руки дрожать перестанут.
Стена у дверей будки была заклеена объявлениями о розыске. Здесь была, конечно, и скромная по размерам доска. Но доски явно не хватало, и объявления расклеили по стене. С некоторым удовлетворением я посмотрел на свою фотографию – не забыли, значит, уважают... Но тут же слегка расстроился. На этой фотографии двухлетней давности я был с великолепной бородой, отпущенной уже в лесных лагерях, а борода мне была весьма к лицу. Жалко, что пришлось сбрить. Но вообще среди всех портретов, развешанных здесь, как мне показалось, я был самым приличным человеком. Это не то чтобы радовало, но слегка удовлетворяло, потому что я сам себя всегда считал человеком приличным.
Инспектор ждал меня на лестнице, уже поднявшись на один пролет. Его портреты из розыскных ориентировок, похоже, не интересовали. Так спокойнее живется. А вот моя задержка его нервировала. Но, увидев, что я иду, он двинулся дальше. И я услышал, как он недовольно сказал своему коллеге, сидящему за столом:
– Нашелся такой – пиши, говорит, протокол. Что я ему, писатель!
– Разберемся. Может, и сам писать умеет, – невозмутимо сказал второй.
Я поднялся по лестнице в два пролета и вошел в комнату. И даже поздоровался:
– Здравствуйте...
