и делает это чисто эмпирическим путем: называет произведения, которые, по ее мнению, могут быть признаны научно-фантастическими. Известный писатель Льюис считает, что фантастике вообще нельзя дать определения, что здесь возможны только «негативные критерии». И он называет фантастикой все, что не является «натуралистическим», подражательным, и что рассказывает не о реальном мире
[33].
Однако, как бы ни был значителен «разброс» в определениях современной фантастики, в них явно можно выделить три тенденции. Отличие научной фантастики от всей остальной литературы ищут а) в особом предмете изображения, б) в особой социальной роли и функции научной фантастики, в) в особом методе ее. Концепция особого предмета научной фантастики исторически и психологически является самой ранней, но она до сих пор находит своих сторонников. Так, Грэхэм Леман считает, что научная фантастика удовлетворяет человеческие нужды, которые игнорируют писатели главного направления, и что у нее есть «свой предмет»[34].
В советской критике 20 — 50-х годов чаще всего приходится встречаться с мнением, что научную фантастику интересует наука и техника и что она изображает и популяризирует предполагаемые научные открытия и технические изобретения. Американской критике эта мысль тоже не была чужда — мы уже приводили высказывания Дж. Кэмпбэлла и Б. Давенпорта, датированные 1956 и 1955 гг.
Такая точка зрения находила основания и в практике самой фантастики 20 — 30-х годов. В те годы особенно сильны были традиции Ж. Верна, «изобретателя» «Наутилуса» и прочих технических «чудес». В Америке последователем Ж. Верна был X. Гернсбек[35], начавший издание специализированных журналов. В Советском Союзе наследником французского фантаста явился А. Р. Беляев, пришедший в литературу, правда, позднее X. Гернсбека. Кроме того, значительный процент научно-фантастических рассказов в те времена писался действительно «людьми техники для людей техники» авторами зачастую были инженеры, увлеченные каким-либо конкретным техническим изобретением или усовершенствованием.
Однако уже в те времена были все основания предполагать, что возможности и интересы научной фантастики шире, чем демонстрация электровозов или механических кусачек. Во всяком случае, творчество А. Р. Беляева далеко выходило за пределы узкого техницизма, не говоря уже о фантастических произведениях А. Толстого, романы которого к «инженерной», «технической» фантастике при всем желании отнести было нельзя.
