Мария в нашу первую ночь вела себя на редкость спокойно. Дитя безмятежно спало, не прерывая, захлестнувшее нас, чувственное наслаждение. Я и представить не мог, что Анна разбудит во мне такой необузданный ураган страсти. Мне было трудно остановить пробудившееся во мне желание обладать возлюбленной ещё и ещё. Я с трудом сдерживая себя, оттягивая момент оргазма, чтобы дольше дарить ей наслаждение и самому получать его. Совершенно опустошённые и бесконечно счастливые мы заснули только под утро. Пробуждение произошло одновременно, словно невидимая пружина выбросила нас обоих из постели. В квартире стояла непривычная зловещая тишина. Только в водопроводных трубах монотонно шумела вода. Мы бросились к детской кроватке, она была пуста. Мне не описать ужас, который я испытал в тот момент. Лицо Анны залила смертельная бледность. Я резко схватил её за плечи и, сильно встряхнув, выдохнул с ненавистью: «Что ты с ней сделала?» Анна замотала головой и тяжёло зарыдала. И вдруг я услышал тихий смех. Он шёл от балконной двери. Бросившись туда, я увидел, что Мария лежит на бетонном полу без пелёнок, и глаза её широко открыты. Не могу вам точно объяснить чувство, поразившее меня. Просто на короткий миг показалось, что это взгляд не грудного ребёнка, а хищника, готового напасть.
* * *
Я решил, что нам необходимо уехать из Москвы. Не на Псковщину, родину покойной бабушки Анны, а в местечко, в дом, завещанный моей ба. Я уговаривал Анюту, что ребёнку будет лучше среди лесов, где экология не загрязнена промышленными отходами и транспортом, которого становилось с каждым годом всё больше. Да и времена начались смутные. Стояла осень девяносто первого. Отголоски августовского путча продолжали сотрясать столицу. А в заповеднике, в старом доме жили мои родители. Они были бы рады нашему приезду и помогли бы с девочкой. Анна смогла бы работать вместе со мной в местной больнице, а за Марией нянчилась бы моя мать.
Так я уговаривал Анну, но скорее пытался убедить себя в необходимости переезда. После необъяснимого обнаружения Марии на балконе не происходило ничего необычного. Я раскаивался, понимая, что зря обидел жену. Она не смогла бы причинить зло ребёнку ни при каких обстоятельствах. Анна любила дитя, словно сама родила его. Всё же я уговорил её, и мы стали собираться в дорогу. Оформили увольнение в клинике, взяли только необходимое и тронулись в путь.
Нас никто не встречал. Я не хотел заранее волновать мать и отца, поэтому ехали мы, не давая телеграммы. Они не знали и о смерти Софии. Я не сообщил им, желая уберечь хоть на время от страшного потрясения.