В тот же день, во время вечерни, Андрей вошел в алтарь и
сказал мне:
— Там тип... оттуда... вертится около аналоя.
Я выглянул в боковую алтарную дверцу. «Тип» опустился на
колени и, почти распластавшись на полу якобы в молитвенном экстазе, пытался
нащупать рукой заделанное Петром отверстие в аналое. Он не заметил, как я
подошел к нему.
— Там уже ничего нет, — сказал я. — Встаньте и идите с Богом.
Тот поспешно вскочил на ноги, ухмыльнулся и, воровато
озираясь, стал пробираться сквозь толпу к выходу.
«Господи, — с горечью подумал я, — а ведь этот человек
выполняет свои служебные обязанности. Это его работа, за которую ему платят
деньги, и, вероятно, неплохие, учитывая нервные перегрузки, такие, как сегодня,
и постыдность, мерзость такой работы... Ведь не может же он этого не сознавать!
И как, должно быть, стыдно вот так, воровато озираясь, пробираться сквозь толпу,
чувствуя на себе, пристальные, осуждающие взгляды! И самое противоестественное
заключается в том, что эти люди, к которым он пришел тайком, как злоумышленник,
платят ему за его работу! Чудовищно и непостижимо!»
2 июля
Петр и Андрей возвели леса вокруг храма и начали ремонт. Им
постоянно кто-нибудь помогал, не было дня, чтобы несколько человек добровольно,
безвозмездно не трудились вместе с ними. Но с внешним ремонтом было все же
проще. А вот что делать внутри храма? Как восстановить фрески и недостающие
иконы в иконостасе? Для этого нужны мастера, иконописцы. Их нет. И я решил сам
взяться за писание икон.
Когда-то я занимался иконописью, сначала в академии, а затем
под руководством замечательного искусствоведа и реставратора Адольфа
Николаевича Овчинникова. Недавно, предвидя такую ситуацию, я написал ему
письмо, и он прислал мне краски, материалы для грунтовки, кисти, в пространном
послании дал массу полезных советов.
Поскольку найти подходящие доски для иконостаса — дело
совершенно немыслимое, я решил писать на древесностружечных плитах, которые мне
раздобыли и порезали по нужным размерам Петр и Андрей.
И вот после окончания вечерней службы я устанавливаю хорошо
отгрунтованную доску в Сергиевском приделе храма. Я один. Мерцают лампадки перед
иконами. Ярко освещена только доска, на которой должно возникнуть Преображение
Господне. Мучительный момент первого прикосновения к чистой доске. Все-таки
творчество — не совсем человеческое дело. Иначе мы не испытывали бы безотчетного
внутреннего страха, инстинктивного сопротивления в этот момент, как перед
прыжком в бездну. Нужно закрыть глаза и броситься в нее. Потом, я знаю по
опыту, работа пойдет, хорошо или плохо — другое дело. Господи, помоги! Я
касаюсь карандашом доски, провожу первую линию, вторую, размечая контуры
фигур...
