— Господи! — Жена Георгия Петровича со слезами на глазах
развела руками. — Никак умирать раздумал!
— Ты еще здесь? Я же сказал тебе, куда идти. И подрясник
готовь мне!
— Иду, иду, Георгий. Слава Тебе, Боже! — Жена Георгия
Петровича перекрестилась и опрометью бросилась из комнаты.
— Где вы остановились, отец Иоанн? — спросил Георгий
Петрович.
— В храме, в келье старца Варнавы. Что вы можете мне
рассказать о нем, хотя бы в двух словах?
— Что рассказать о нем? Святой жизни человек, умнейший, образованнейший
человек, бывший оптинский старец. После революции, когда закрыли Оптину
Пустынь, он оказался в Сарске. Служил в соборе. Говорили, что патриарх Тихон
тайно рукоположил его и еще двух старцев во епископы, чтобы сохранилось апостольское
преемство и святая Православная Церковь на Русской земле, в случае если бы
большевики уничтожили весь епископат. В моей жизни он сыграл особую роль. Я
приехал в Сарск из Тамбовской губернии, спасаясь от голода. Родители и все
близкие мои умерли. Было мне тогда пятнадцать лет. В Сарске я собирал милостыню
на базаре и возле собора. А однажды во время службы я вошел в храм. Красота его
поразила меня. И еще больше поразило пение церковного хора. В нашем селе была
деревянная церковь, пели там мужики и бабы, пели неискусно, но все равно любил
я клиросное пение. Прирожденный дар у меня к нему был, так же как у отца и
деда. И вот в тот день в Сарском соборе, впервые в жизни слушая изумительное
гармоническое пение поставленных голосов, я позабыл обо всем на свете и
незаметно для себя стал подпевать. И вдруг хор смолк, а голос мой продолжал
звучать на весь храм. Придя в себя, я испугался и хотел уже бежать. Но тут чья-то
рука мягко опустилась мне на плечо. Передо мной стоял священник в монашеском
клобуке и смотрел мне в глаза с такой теплотой и любовью, что на сердце сразу
отлегло. Это был старец Варнава.
— Хочешь петь на клиросе? — спросил он меня.
— Хочу, — ответил я.
Он взял меня за руку и отвел на клирос. Так я
стал певцом, а затем и регентом. В той самой келье, где вы поселились, отец
Варнава занимался со мной не только музыкальной грамотой и литургикой, но и
русским языком и литературой, историей и богословием. А в двадцать четвертом
году бывший семинарист Митька Овчаров
расстрелял старца Варнаву в подвале здания горисполкома как «гидру контрреволюции
и английского шпиона». В собор он привел красного попа, обновленца, протоиерея
Венедикта Мухоедова. Тот брил себе лицо и голову, служил без облачения, в
полувоенном френче, с папироской в зубах, вместо проповеди читал статьи из
«Правды» и все собирался сокрушить алтарную перегородку, но не успел — Митька
Овчаров расстрелял и его как «японского шпиона, троцкиста и диверсанта». А
через несколько дней Димитрий Прохорович Овчаров геройски погиб, сраженный
бандитской пулей затаившегося врага народа, каковым оказался муж его
секретарши, сотрудницы ЧК Катеньки Миловановой. Клялись отомстить за него
врагам народа. Соборную площадь (значит, все-таки Соборную, подумал я)
переименовали в площадь товарища Овчарова. Знатные были похороны! Кое-кто
предлагал даже мавзолей ему воздвигнуть, но в Москве такую инициативу не
одобрили. Старца Варнаву хоронили скромнее, ночью. Мы выкупили его тело у
похоронной команды — сердобольные люди везде есть. Им и забот поменьше — не
нужно к Волчьему Рву ехать, куда свозили расстрелянных еще с гражданской.
Похоронили его честь по чести, священника пригласили из окрестного села — в
самом деле, не звать же красного попа Венедикта Мухоедова. Я покажу вам его
могилку, если Бог даст...
