Это придало ему смелости, и он решительно шагнул
в темноту.
— Видали мы таких на зоне, — совсем уж
расхрабрился Ваня и сплюнул в сугроб.
В этот самый момент Дионисию все-таки удалось
ввернуть пробку, и в окне кухни вспыхнул свет. Через мгновение там мелькнул и
сам он собственной персоной в собачьей шубке. К груди он крепко прижимал
блокнот в кожаном переплете. Поймав Валентинин взгляд, скользнувший по его
трофею, он кротко спросил:
— Я возьму его обратно, ничего? Я вам другой
подарю. Или — узор. Хотите — узор?
— Что у вас за вид? — ахнула Валентина. — Ну да,
Святки же, а я и не догадалась — ряженые повсюду ходят, вы, наверное,
колядовать пришли, а тут такое... А подарки мои — конечно, берите, простите,
если что не так.
Что-то шевельнулось у нее в груди — нечаянная
радость, догадка полыхнула в мозгу: он переоделся, чтобы никто его не узнал,
пока он шел сюда. Чтобы прийти инкогнито... А зачем? Что он хотел этим сказать?
“Прости, это я так специально выразился про духовный союз, чтобы тебя
испытать... Мне так дорого то, что ты мне подарила… Споем же “Добрый вечор,
пане”, растолкуем какое-нибудь место из Священного писания, прочитаем вместе
акафист...”
Нет, материал явно ослабил свое сопротивление...
— Отец Дионисий, — радостно вскрикнул
Никифорович, увидев его наконец в зажженном окне, и победоносно показал на него
милиционеру: — Вот он — это наш, из монастыря. Диакон. Таким макаром...
Он принялся колотить в окно.
— Что — и этот бомжара в окне — тоже из
монастыря? — вскинулся Ваня. — Да, я подозревал, а теперь явственно вижу —
правильно вас вызывали, только не один тут налетчик, а двое их. Шайка. Я того,
который в доме, давно уже стерегу, а тут — этот, другой, переодетый. Ловко же
замаскировался! По Москве тоже много таких бродяжит. Волки в овечьей шкуре. Я
сразу их узнаю. Женщину захватили. Берем их — и к вам! Я пособлю.
— Ах, так он переодетый, — хмыкнул Игорек,
чувствуя облегчение, что хотя бы эти двое у крыльца оказались поврозь, а кроме
того, испытывая нечто вроде благодарности этому рыжему за поддержку. — Вот оно
что. А то я думаю: почему он в монашеском костюме? А мне Эльвира звонит,
говорит, приезжай, забирай разбойника, а то он в дом рвется, не ровен час
ограбление. А на мне — висяк. Выговор могут влепить.
Отец Дионисий приложил две ладони к стеклу,
выглянул, всматриваясь в темноту, наконец радостно закивал: узнал Никифоровича,
который делал ему знаки: “Открой! открой!”, разглядел Игорька в милицейской
форме, нахмурился, переведя взгляд на Ваню.
