— На послушанье
пойдешь? — обратилась к Ирине неприветливая особа.
Ирина
ответила ей улыбкой недоуменья:
— Простите, я
не вполне поняла смысл заданного вам вопроса.
— Я говорю —
картошку пойдешь чистить?
— Зачем?
— Зачем,
зачем, — передразнила ее баба. — Шубу из нее шить — вот зачем!
Меж тем дверь
прицерковного домика отворилась и оттуда стали выходить чернецы: очевидно, обед
уже кончился. Ирина достала небольшое зеркальце и мельком взглянула в него,
выпуская из-под шапочки милую юную прядь. Монахи встали в кружок и,
по-видимому, стали прощаться. Из другого домика, поменьше, показался ее
давешний знакомец и заковылял, жестикулируя на ходу, пока не присоединился к
собратьям.
— Александр,
— говорила она, вертя в руках зеленоватую рюмку, — я вполне верю, что этот
старец, который так тебя очаровал, что ты только о нем и говоришь, натура
по-своему исключительная, возможно даже — истинно религиозная и богатая, и
драматическая. Видишь — я не оскорбляю твоего чувства своим неуважением к этому
человеку и не действую твоими методами, в то время как ты позволяешь себе
клеймить за совершенно невинные и простительные человеческие слабости все мое
окружение, да и меня вместе с ним. Когда ты становишься в позу общественного
обличителя и вооружаешься этим менторским тоном и набором расхожих нравоучений,
прости меня, ты начинаешь походить на какого-нибудь студентика-разночинца,
выскочку, на зарвавшегося клерка. В этот момент тебя хочется просто одернуть,
сказать: а, собственно, молодой человек, что вы сами сделали для культуры, что
вы лично такое создали или придумали, чтобы делать подобные заявления?
Предупреждаю тебя — при всем моем заведомом почтении к этому святому отцу,
которого ты так чтишь, при том, что я сама первая отвергаю все условности и
общепринятости и ценю твой порыв как таковой, учти — уезжая из Москвы,
отрываясь от своей среды, от того образа жизни, который мы с твоим отцом
создавали тебе годами, ты встаешь на довольно унылый путь, который окажется для
тебя ловушкой, — на бесславный путь несостоявшегося художника, на путь
неудачника!..
Монахи стали
целоваться, кланяться друг другу и расходиться. Совсем седой, сгорбленный, но
благообразный старичок, опирающийся на палку и поддерживаемый под руку молодым
русобородым иноком, а также Иринин убогий женоподобный монах остались у
крылечка, другие же — их было двое — направились в сторону, к церковным
воротам. Не без любопытства Ирина кинула беглый, но цепкий взгляд на
приближающихся черноризцев.
