Лёнюшка чуть
заметно приосанился и ответил чинно:
— Все мы
здесь служим... — И добавил степенно: — Господу Богу.
— А может
быть, вы знаете такого юношу — он где-то здесь живет, — высокий, худой, с
чудными чертами лица — Саша?
Монах
всплеснул руками:
— Александр!
Как же его не знать?
— Да-да, —
обрадовалась дама, — Александр, Александр! Я и сама его называю полным именем,
вы не знаете — где он?
— А на
дровах.
— На дровах?
— брови дамы удивленно полезли вверх.
— Ну да, на
дровах. Он у нас истопником подвизается, сложил себе из поленьев келью в
подвале, занавесил вход тряпкой и — красота — сиди молись, никто тебе не
мешает!
— А где, где
эти дрова, этот подвал с его кельей?
Монах смерил
ее недовольным и строгим взглядом:
— А вам
почто? Человек скрылся от мира, забрался в подвал — значит, у него причины есть
никого не видеть, а тут что — всем и говори, где он прячется? Может, он из вашего
полу никого видеть не хочет? Тут у нас монашеская обитель! — добавил он важно.
Дама вдруг
засмеялась и крепко пожала ему руку, которую он, впрочем, отдернул с
неподдельным испугом:
— Это мой
сын!
— Александр,
— говорила она, расхаживая энергично по комнате так же, как перед Одним
Приятелем, и потрясая в воздухе выразительными руками, — Александр, ты не
должен делать этого жеста! Я все понимаю — ты яришься от будничности, от
пошлости и мелочности жизни, от соблюдения неких формальностей, к которым она
обязывает. Тебе хочется чего-то необыкновенного, возвышенного, красивого,
чего-то безумного. Но поверь, я бы сама не хотела, чтобы ты вырос этаким
исполнительным, партикулярным мальчиком «чегоизволите» с комсомольской улыбкой
и духом практического оптимизма. Ты уязвлен, что тебя не приняли в институт, —
это моя, конечно, вина, это я была заморочена своими проблемами и вовремя не
нажала на нужные кнопки. Но я тебе обещаю — в следующем году я займусь этим и
тебя примут. Ну поживи еще вольной жизнью, поколобродь, давай устроим в доме
праздник, зажжем самые лучшие витые свечи, купим шампанского, позовем
остроумных блестящих людей, поедем на пикник, отправимся куда-нибудь на юг — в
Коктебель, на Пицунду, будешь гулять по морскому берегу, бросать по воде камни
— так, чтобы они несколько раз подпрыгнули по волне и лишь потом утонули,
будешь рисовать, слушать музыку, читать книги... Но что за дичь — отправляться
куда-то в Тмутаракань, обретаться там среди запахов провинциального общепита и
дыма фабричных труб, среди казенных бараков и урлаков в поисках смысла жизни!
Прости меня, но в этом есть какое-то детское самолюбие: меня отвергли, и я еду
погибать! Это юношеский инфантилизм, которого я в тебе не подозревала: залезать
в выгребную яму оттого, что там якобы никто не мешает думать о жизни и о
смерти. Довольно сомнительный эксперимент!
