Ей нравилась
та «жизненная история», как она выражалась, которая связала ее с этим
человеком. Однажды, отправляясь по каким-то делам купли-продажи и уже медленно
трогая податливый «жигуль» с места, он вдруг наклонился к ней, сидевшей рядом,
и так властно и долго ее поцеловал, что машина успела врезаться в фонарный
столб, до которого поначалу было приличное расстояние, но и тогда все же не
выпустил ее из своих объятий, не выскочил со стенанием и бранью к поврежденному
капоту, не запрыгал возле него, в отчаянье ломая руки, что конечно же вызвало
бы у нее лишь легкую ироническую усмешку.
— Простите, —
еще раз повторила она своим шикарным низким голосом, я не знала, что вы монах.
Скажите, а это церковь?
Более
нелепого вопроса она не могла бы задать, ибо стояла уже в самом церковном
дворе.
— Церковь, —
кивнул монах. — Только служба уже кончилась, старец на обеде, — он кивнул на
домик, прилепившийся к церковной оградке. — Так что приходите вечером.
— Спускаюсь
словно Орфей — к сфинксам, церберам и цирцеям! — Она вдруг плюхнулась в кресло
и сложила на груди руки крестом. — И ты увидишь, я уведу его оттуда!
Ей вдруг
стало весело — то ли вино ударило ей в голову, то ли собственная бравада
заставила зазвучать в мире какие-то гулкие, победные трубы, вечно зовущие ее —
такую прекрасную и отважную — на мужские битвы и подвиги.
— А может
быть, — она вдруг вскочила и таинственно замерла посреди комнаты, эффектно
взглянув на сидевшего в кресле, — может быть, мне самой там остаться? Навеки?
Знаешь, у меня есть одно платье — длинное, глухое, черное, с большим капюшоном,
— облачусь в него, как во вретище, буду спать на голых досках и питаться
черными сухарями, чтобы простились мне мои согрешения, а?
— Как ты
хороша сегодня! — Он взял ее за руку и притянул к себе.
— Нет, я
вполне серьезно! — Она вырвала у него руку. — Знаешь, я часто думаю о том, как
бы укрыться от этого суетного мира в каком-нибудь тихом благословенном селенье
и провести остаток дней в забвенье и бесславии, совершенно инкогнито, как
просто персона N. с точкой.
— О, —
заметил он с усмешкой, — из тебя получиться самая очаровательная монахиня всех
времен и народов. И к тому же — самая покорная и тихая. Но только я боюсь, что
монахи не вынесут подобного испытанья!
— А вы что —
здесь служите? — спросила дама. — Вы, наверное, священник?
