— Только что с женой Боба разговаривал, — сказал я. — Ему что-то неможется.
— Слыхал. — Он чиркнул спичкой и поднес ее к моей сигаре. — Да и не важно. С этим делом Конуэя уже ничего не попишешь. Можно только сидеть и не рыпаться и быть под рукой, если Конуэю вдруг взбредет в голову права качать. Наверняка он очень скоро смирится.
— Очень жалко, что девушка умерла, — сказал я.
— Ох, Лу, я даже не знаю, — пожал плечами он. — Маловероятно, чтобы она рассказала нам то, чего мы бы и так не знали. Если честно — и между нами, — мне даже полегчало. Конуэй бы не успокоился, пока она не очутилась бы на стуле, вся кругом виновная. Мне бы очень не хотелось иметь отношение.
— Ну да, — сказал я. — Это было бы некрасиво.
— Хотя мне бы, конечно, пришлось, Лу, если б она выжила. То есть я бы засудил ее по самую рукоятку.
Он из кожи вон лез, чтоб казаться дружелюбным после нашей стычки. Сейчас я был его старый кореш и он поверял мне свои сокровенные чувства.
— Я вот думаю, Хауард…
— Что, Лу?
— Да нет, лучше не буду, — сказал я. — Может, вы относитесь к этому не так, как я.
— А я думаю, что так. Я всегда считал, что у нас много общего. Так что ты хотел сказать?
Взгляд его на секунду вильнул в сторону, а рот повело. Я понял, что секретарша ему подмигнула.
— Ну, в общем, такое дело, — сказал я. — У меня всегда было такое чувство, что все мы тут — одна большая и счастливая семья. Все мы, кто на округ работает…
— Ага. Большая и счастливая, значит? — Он опять смотрел в сторону. — Продолжай, Лу.
— В глубине души мы вроде как братья…
— Та-ак.
— Мы все в одной лодке, и наваливаться на весла нам нужно всем разом.
Ни с того ни с сего шея у него вдруг как-то раздулась, и он выхватил из кармана платок. Затем развернулся на стуле спиной ко мне и закашлялся, отплевываясь и задыхаясь. Я услышал, как его секретарша вскочила и выбежала за дверь. Ее каблучки процокали по коридору к женскому сортиру — все быстрее и быстрее, пока она уже чуть ли не побежала.
Хоть бы напрудила в панталончики.
И еще я надеялся, что осколок шрапнели, засевший у Хендрикса под ребрами, пробьет ему легкое. Осколок этот стоил налогоплательщикам чертову кучу денег. Хендрикса и выбрали-то на эту должность потому, что он столько трепался про шрапнель. Не потому, что в о́круге собирался навести порядок или следить за тем, чтобы со всеми обращались по справедливости. А из-за шрапнели.
Наконец Хендрикс выпрямился и развернулся, и я ему сказал, что простуду надо лечить хорошенько.
