— Что еще? — сердито
спросил леший и подпер бока руками, но баба его уже не слышала. Она прильнула
носом к стеклу и, казалось, пыталась засосать в себя все, что содержалось
внутри. Тело ее на глазах росло и вот-вот должно было достигнуть размеров
самого киоска.
— Прекрати, лопнешь, —
попытался образумить старуху леший, — но та на его слова никак не реагировала.
— Как знаешь, — махнул рукой леший и отошел в сторону.
Он с опаской посмотрел на
виднеющиеся впереди купола огромного Свято-Троицкого собора и взялся
обдумывать, как бы половчее его обойти-миновать. Из раздумий его вывел чей-то
развязанный хрипловатый тенорок:
— Дед, одолжи-ка пацанам
закурить.
Леший взглянул налево от
себя и увидел двух тощих, нагло ухмыляющихся юнцов. Какая-то тайная сила
заставляла их дрыгать и вихлять всеми частями тела, словно нанизанных на
веревочку паяцев. Леший ощутил исходящий от них приторный гнусноватый аромат и
подивился себе, ведь прежде на это был годен лишь крючковатый нос лесной бабы.
Вспомнив о ней, леший обернулся. Старуха распухла уже до совершенно невероятных
размеров и полностью обволокла своим телом газетный киоск. Теперь она и сама
походила на уродливую фруктовую палатку, оттого-то, верно, и не вызвала со
стороны юнцов ни малейшего интереса — отождествить ее с каким-либо живым
существом стало уже, положительно, невозможно… Леший с недоумением пожал
плечами и опять повернулся к малолеткам.
— Не имею чести знать, о
чем вы просите, — чопорно поклонился он им, — разрешаю вам следовать дальше.
Ему и впрямь отчего-то не
хотелось испытывать на них свою силу. «А ну их, — подумал он раздраженно, —
пусть себе катятся». Но юнцы думали иначе.
— Ты че, дед, колбасы
переел? — гаркнул один из них. — А по печени?
Второй, повторяя какую-то
нелепую фразу: «металл, металл, металл…», нагло напирал и виртуозно двигал в
воздухе руками, словно мыл невидимое стекло. «Ворожит, что ль?» — засомневался,
было, леший и принюхался, но кроме знакомого гнусного аромата, никакого
магического присутствия не ощутил. «Ладно, так уж и быть, уважу вас», — подумал
он и выдернул очередной пучок шерсти… В следующий момент, он сунул руку за
пазуху кафтана и извлек довольно внушительных размеров папиросу. Пока он
передавал ее юнцам, она еще более увеличилась и стала, наконец, похожей на
небольшую мортиру. А малолетки, разом потеряв весь свой кураж, притихли и
безвольно приняли в четыре руки огромный белый мундштук, внутрь которого теперь
запросто возможно было просунуть целиком голову. Не понимая сами, что с ними
творится, они, сдвинув лица вплотную друг к дружке, жадно приникли к
папиросному жерлу, словно пытались там рассмотреть нечто совершенно
невероятное. Со стороны они теперь походили на заправских дудцов в трембиту.
Между тем, противоположный конец папиросы вдруг зарделся пламенем и задымился…
После первой затяжки обоим малолеткам, показалось что они стремительно сходят с
ума, после второй — их легкие наверняка бы взорвались, как гнилые помидоры…
Однако, взорваться, как раз в этот момент, приспичило перебравшей газетной
дряни лесной бабе. С ее стороны это был, в некотором роде, благородный поступок,
ибо в результате него сохранились две, не столь может быть и ценные, но,
безусловно, молодые жизни… Рвануло же так, что на близлежащих улицах погасли
все фонари, а в соседнем здании районной администрации рухнула на пол огромная
хрустальная люстра. Леший, как и следовало тому быть, остался невредим, а вот
юнцов подхватило смрадным вихревым потоком и зашвырнуло на крышу дома бывшего
заводоуправления канатной фабрики Мейера. Вверх по крутому шатру декоративной
мееровской башенки они вкарабкались уже вполне самостоятельно и на удивление
быстро…
