— Ай, да ну
тебя, пенька старого, вечно ты…- махнул рукой Иван Евдокимович и не прощаясь
пошел восвояси.
— Да не пенек
я, — прошептал вслед приятелю, без всякой, впрочем обиды, Филиппыч, — я старое
решето, быть может чуть дырявое, чуть-чуть…
* * *
К вечеру
заглянул Петруня все с той же скорбной вестью. Узнав, что Филиппыч в курсе,
спросил: “Спасут ли?” Не у Филиппыча конечно спросил, откуда тому знать? Верно
у Него, Которому ежедневно молился, к тому же, так и закончил, сказав: “Помоги
им, Господи”. Филиппыч согласно кивнул и похоже тоже прошептал эту же молитву,
только беззвучно.
— Скажи вот
что, — неожиданно спросил он у Петруни, — Чубайс, он какой?
— В каком
смысле? — не понял Петруня и удивленно взглянул на старика.
— Ну, выглядит
как?
— А вы что не
видели никогда, по телевизору?
— Да нет у меня
ящика вашего, — махнул рукой Филиппыч, — да и глаза болят, плохо вижу, очень
плохо — катаракта у меня.
— Ах вон что!
Ну, как выглядит? Обыкновенно: рыжий; высокий; упитанный, но не толстый, скорее
— холеный; глаза хитрые, язык подвешен. Городской, одним словом, навоза не
нюхал…
Филиппыч слушал
и с сомнением качал головой, так что Петруня спросил:
— Что-то не
так? Да что у вас за интерес?
— Сон я видел
давеча, — сказал Филиппыч, — после обеда прикорнул и тут же привиделось мне
чудное.
— И что же? —
заинтересовался Петруня, не могущий взять в толк с какого бока тут припекся
Чубайс.
— Вижу поле за
деревней, где картофель нынче сажают, но только там, вижу, пшеница теперь без
края колосится, да такой колос — сроду крупнее не видел. А поле все
желтое-желтое, — Филиппыч на мгновение замолк, словно давая Петруне возможность
представить красоту этого желтого безкрайнего поля, потом продолжил: — Хорошо
мне было смотреть, радостно. Но вдруг вижу что-то темное надвигается со стороны
райцентра через поле прямо на нашу деревню. Вижу огромную железную бочку с дом
высотой, она вся черная и льется из нее по сторонам черный вонючий деготь, все
кругом заливает, так, что позади этой бочки все поле примятое и черное. А катит
бочку какой-то огромный, толстый мужик с черной густой бородой и длинными
волосами, глаза так и горят злым огнем. Присматриваюсь к нему и понимаю вдруг,
что это тот самый Чубайс, которого поминают все. А он смотрит все злым-зло, да
кулаком мне грозит, мол, погоди, и до тебя докатим. Смотрю я еще и замечаю, что
рядом с Чубайсом-то Анна Кузьмина железный смоляной бок толкает. “Эк, — думаю,
— ты-то куда? Ведь сама же здесь живешь!” Потом, глядь, вижу и Евдокимыч тоже
толкает, и Аполинария Петровна, и Сомовы всем семейством, Труновы… Да что там —
вся деревня налицо.
