Автобус меж тем
остановился. «Магазин Маяк», — низким барионом вмешался в текст безконечной
песни водитель. Со вздохом распахнулись стеклянные двери, в салон вскарабкалась
бабуля с костыльком и какой-то подвыпивший мужик в спортивном костюме образца
середины шестидесятых.
— Ваши
документы на проезд? – надвинулась на него кондуктор.
— Сей момент, –
охотно откликнулся мужичек и вывернул единственный карман вылинявших спортивных
трико. Семен Никифорович машинально подметил, что наружу не выпало ни крошки,
не единой даже самой наималейшей дрянинки, которые неизбежно заводятся в каждом
кармане, если, конечно, не опорожнять их по нескольку раз на дню. Мужичек
тщательно ощупывал вывороченный мешочек кармана и дурашливо пожимал плечами:
— Было, было.
Сей момент.
— Гражданин,
предъявляйте! – напирала кондуктор.
— Сейчас, уже
скоро, — опять пообещал мужичек.
Эти его
последние слова… нет, сам этот голос, показался Семену Никифоровичу
необыкновенно знакомым. В груди захолодело, а в голове автоматом сработала
бормашина памяти; застрекотала, рассверливая утоптанные жизнью и забытые пласты
времени… Семен Никифорович вспомнил, узнал… и это, надо сказать, стало еще
одним неприятным сюрпризом сегодняшнего дня. Мысленно он примерил на
дурашливого мужичка клетчатый пиджак с кожаными латками на локтях. Ну, конечно,
он — Володька, инженер технолог из их БТИ. Но в каком же виде! Семен
Никифорович испугался, что вот сейчас придется признаться к Володьке, поздороваться,
что-то сказать. Только как? Стыдно! Что люди подумают? Он отвернулся к окну,
пытаясь припомнить сколько они не виделись. Лет десять, поди, или поболее
того?
Володька меж
тем вытворял невесть что. Он вдруг встал на четвереньки и вскинул по козлиному
ноги вверх.
— Гражданин, —
опешила кондуктор, — вы что делаете? Поднимитесь. Не хотите платить –
выходите.
— Эх, жисть
козлячья, — заблеял Володька, — по мне, что на ногах, что на башке прыгать.
Граждане, подайте инвалиду второй группы, жертве тоталитарного режима. Червонец
на лекарство.
— Залил зенки,
змей, — заквохтала бабка, взмахнула костыльком и стукнула по полу, — алкаши,
людям прохода не даете!
Кондуктор
закричала водителю, чтоб остановился, пассажиры зашумели, бабка вспомнила про
милицию и еще пуще замельтешила в воздухе своим костыльком. А Семен
Никифорович, желая стать совсем невидимым, прижался лбом к стеклу. Он тоже
кое-что вспомнил… Конец восьмидесятых. Их институт тогда затрещал по всем швам
и начал заваливаться набок. Народ с непривычки перепугался, а потом засуетился
и намылился разбегаться кто куда. И ведь понадобился ему этот злополучный
червонец — красный, нынче уже подзабытый, тот самый, что с профилем[4].
Помнится, Володька расставался с ним неохотно.
