Ездил черт в
Ростов, да напугался крестов, — улыбнулся Иван Васильевич. Последнее
воспоминание прибавило ему духу: хоть что-то свое сохранили — слава Богу!
Однако, сомнения не уходили и — нет-нет — тревожно цепляли за живое. А если
поднапрут комиссары эти? Они ведь — языком, что рычагом? Да деньгами поманят?
Устоим? Иван Васильевич посмотрел на томящуюся в пыли под солнцем Малютихину
компанию. Эти, вон, — подумал, — ради чарки дармовой ни себя, ни других не
пожалеют — горы свернут, да на спины наши обрушат. Какой разум в такой голове?
Одно слово: ехал к Фоме, а заехал к куме. Родился мал, вырос пьян, помер
глуп... Ладно, Бог не выдаст, свинья не съест, — Иван Васильевич откинулся на
спину, — Отдохну малость… Сквозь рваное зеленое сито ветвей капала ему в глаза
прозрачная небесная голубизна, затекала в голову и, смешиваясь с пряным запахом
свежескошенных трав, кружила там пьянящим хороводом. Вот она, земля-то родная, да
небо наше… Мысли стали вязнуть, путаться… Иван Васильевич понял, что, если сей
момент не поднимется, то уснет. Противится не стал, закрыл глаза и тут же,
словно провалившись куда-то, действительно уснул…
Солнце, луна,
звезды… — все это, открытое ему одновременно, не смешивается друг с другом, но
наполняет живым неземным светом огромный мир, в котором он — мельчайшая
песчинка. Кто я? Он боится хоть что-то сказать — что его слово в этой
невместимой в разум огромности? Но чей-то голос отражается эхом от звезд,
обтекает словами луну, касается солнца… "Господь наказывал меня за грехи
то потопом, то мором. И все я не каялся, наконец Бог наслал великие пожары, и
вошел страх в душу мою и трепет в кости мои, смирился дух мой…" Чьи это
слова? Чей это голос? Мой… Он пугается… Кажется, все звезды смотрят сейчас
только на него — он в самом центре этого необъятного мира…
Небесная твердь
лопается, он падает, летит куда-то вниз… Вот он уже в просторной комнате, за
столом. Горят свечи… Множество свечей в массивных подсвечниках. Он видит себя
со стороны: он в крытой красным бархатом собольей шубе с большим отложным
воротником… золотые пуговицы, жемчуга… на ногах — красные сафьяновые ичеги… Он
что-то пишет, обмакивая перо в золотую чернильницу…
"Се аз,
многогрешный и худый раб Божий Иоанн, пишу сие исповедание своим целым разумом.
Душею убо осквернен есмь и телом окалях. Яко же убо от Иерусалима божественных
заповедей и ко ерихонским страстем пришед, и житейских ради подвиг прелстихся
мира сего мимотекущею красотою…
