Петр Петрович криво
улыбнулся хозяйской ласке и сказал, что всем, мол, доволен. Муса в ответ что-то
похабно гаркнул по своему, так что земляки заржали, как жеребцы.
Но в остальном все у Петра
Петровича было нормально и работать он собирался здесь долго, сколь сил его на
то хватит. А на шестой день вышел на работы из отпуска завскладом Антоныч…
Это для Петра Петровича
стало тем еще сюрпризом. Оказывается, звали-то Антоныча Николаем. И был он тем
самым Николаем Антоновичем из деревни Гусинец, который сквозь всю-то жизнь
Петра Петровича пророс как зловредный сорняк. «Не может быть!» — только и
подумал Петр Петрович, а потом напал на него сущий столбняк, так что даже мысли
в голове перестали ворочаться.
Николай Антонович совсем
полысел, усох, ссутулился, голову в плечи втянул, но глаза из-под очков
смотрели цепко и зло. А повел он себя при встрече как-то странно и непонятно;
так, словно не двенадцать лет миновало с последней их встречи, а какая-нибудь
паршивенькая неделька другая.
— Удивляюсь я тебе, —
сказал он буквально сразу, как увидел бывшего дружка, — Удивляюсь, говорю, я
тебе Петруха. Чего ты все приключений на свой зад ищешь? Судьбу испытываешь?
Нашел меня, значит? Рад? А я ведь здесь тебя, чуть что, в рог бараний сверну. Я
здесь большой человек. Чего добиться-то хочешь?
— Да не знал я, что ты
здесь работаешь, иначе не пошел бы, — честно признался Петр Петрович, — мне бы
тебя хоть век не видеть.
— Говори, говори, —
сморщился Николай Антонович, — я про твои задумки и мечтания не забыл. Помнишь,
как угрожал мне? Тоже мне, неуловимый мститель. Я бы тебя тогда раздавил, как
клопа, но повезло тебе — ускользнул. Что, по новому все начать хочешь?
— Нет, — обескуражено
помотал головой Петр Петрович, — точно говорю — знал бы, не пришел сюда. Просто
туго совсем стало, жена болеет, жить не на что.
— Туго, говоришь? —
несколько помягчал голосом Николай Антонович. — Что ж, тогда покедова работай.
Только сахара тебе тут не обещаю. Будешь в чем перечить, пущу под молотки. Так
и знай.
— Чего мне перечить? Годы
уж не те. — повинно склонил голову Петр Петрович, но про себя подумал: «Не
прощу я тебя, Колька, и как случай представится, за все заплачу, отпляшу свое
на твоей заднице».
Впрочем, вопреки всем его
недобрым ожиданиям, особенно ничего в его трудовой жизни не поменялось. Бывало,
что и прикрикнет Николай Антонович на него: чего ты, мол, там волынишь? чего,
мол, дело не делаешь? Так он и на других также голос возвышал — работа такая.
Подметать, правда, заставлял сверхурочно после смены — но это дело вполне
терпимое. Петр Петрович не противился; мел, себе, цементные полы, потупив
глаза. А когда взгляд-то невзначай поднимал, то казалось ему, что наблюдает за
ним из-за стекла своей будочки Николай Антонович и недобро улыбается. «Ну,
погоди, Колька, — думал тогда Петр Петрович, — поквитаемся!»
