— Да сделаю батюшка, отчего
ж не сделать, — закивала головой Пелагия Антоновна, вспоминая большие,
переполненные страданием, но удивительно кроткие глаза певчей Веры, — Она уж
сколько натерпелась, бедная, ахти тошно! Посещает ее скорбями Господь.
— Ты утешь ее, как можешь,
— попросил батюшка, явно обрадованный легким согласием старушки, — канон
почитай о болящей, акафист великомученику Пантилеймону, ну, одним словом, сама
все знаешь. Домой забеги, поужинай, дочку предупреди и к Вере. И не бойся, что
поздно придешь — она, сказывают, вообще глаз не смыкает.
Батюшка на минутку скрылся
в алтаре и вынес оттуда банку со святой водой и пузырек с маслицем.
— Вот возьми, — сказал, —
Пелагия, духовные врачевства, и с Богом. Божие тебе Благословение…
Дома Пелагия Антоновна,
наскоро поужинав, засобиралась.
— Ты куда ж на ночь глядя?
— спросила дочь.
— Да одну болящую рабу
Божию навестить, батюшка благословил, — и Пелагия Антоновна поведала дочери о
своем давешнем разговоре со священником.
— Ты это брось, мама, — тут
же встала на дыбы дочь, — куда же ты в такую пору пойдешь? У нас же хулиганы
прохода людям не дают. Третьего дня женщину пожилую на Углах избили и ограбили.
Чудом только живой осталась. Нет, как хочешь, не пущу. Завтра утром пойдешь…
Пелагия Антоновна пыталась,
было, спорить и просить, но дочь ее, точно кремень, не поддавалась ни на какие
уговоры. Впрочем, и сама Пелагия Антоновна изрядно побаивалась этих самых
хулиганов — прямо таки, до коликов в животе. Поэтому поплакала она, да и
согласилась. С тем и легла. Однако уснуть — не тут-то было. Мучила и терзала ее
совесть, жалила в самое сердце, покоя не давала. «А вдруг как помрет страдалица
Вера? — с ужасом думала Пелагия Антоновна. — Как же тогда дальше жить? Как в
глаза людям смотреть? Как к батюшке под благословение подойти? Нет, надо
идти…». Глянула Пелагия Антоновна на часы — два пополуночи. Поднялась
тихохонько, как мышка собралась и безшумно выскользнула за дверь. Когда
спускалась по темной лестнице, сердце ее трепетало от страха, как угодившая в
силки птичка. Идти же следовало далече: через ближнее Завеличье к самому
колхозному рынку. «Ничего, Бог поможет, оборонит», — успокаивала себя Пелагия
Антоновна и твердила Иисусову молитву…
Без помех добралась она до
Ольгинского моста, пересекла площадь и вышла к корпусу пединститута. И тут
впереди замаячила одинокая мужская фигура. Сердце Пелагии Антоновны сразу
почуяло недоброе. Усиленно крестясь, она зашептала знакомую с детства
охранительную молитву: «Огради мя, Господи, силою Честнаго и Животворящего
Твоего Креста, сохрани мя от всякого зла…» А старик, между прочим, вел себя
престранным образом: рвал с головы волосы, топал ногами и махал в ее сторону
руками. «Колдует», — обмерла Пелагия Антоновна и взмолилась Пресвятой
Богородице: «Спаси…Помилуй…Защити…» И откуда взялись тут у нее силы?
Перекрестила она мерзкого старика и прошептала в его сторону: «Изыди, враг рода
человеческого!» Тут же деда объяло белое нестерпимо-яркое пламя, и он с воем
заплясал-забился, как в припадке падучей. Некто невидимый высоким тоном вторил
ему, мерзко по-кошачьи подвизгивая. Старик вдруг высоко подпрыгнул вверх и,
ударившись оземь, куда-то пропал. Пелагия Антоновна, к собственному удивлению
совсем не испытывая страха, подошла поближе и увидела дымящуюся дыру в асфальте.
Она аккуратно сняла с баночки капроновую крышку, плеснула в яму немного святой
водицы и быстренько отскочила. Поступила она, надо отметить, очень мудро,
потому как в следующее мгновение из ямы с шумом вырвался поток багрового огня и
кровавой стрелой унесся в небо. Клубы черного дыма окутали старушку и она,
подрастеряв весь свой боевой настрой, решила больше не испытывать судьбу и
двигать отсюда куда подальше. Так и сделала. Слава Богу, что до дома страдалицы
Веры оставалось уж рукой подать…
