— Ладно тебе, — подала
голос из-за спины лесная баба, — хорош выпендряться, сдрейфил, так и скажи. А
то разошелся: маг, мол, я великий.
— Да я с детства служилых
людей опасаюсь, робею от них и ничего собой поделать не могу, — признался леший
и посетовал: — Да, с Кузьмой мне куда легче обращаться было, послушный был
мужичек, исполнительный, при старом еще режиме воспитанный.
— Все тебе отговорки, —
ехидно хихикнула баба, — а говорил, мол, легкие они, как пушинки.
— А ты сама-то чего? —
парировал он. — Чего ж не обслюнявила их, как прочих, не вкусила от их дурного
нутреца?
— Да уж чересчур вкусными
мне енти хлопцы показались, с перебором. Тут, не ровен час, и до смерти
отравиться можно. А ты мне хотя б единое доброе слово сказал, невежа, кто тебя
от беды-то избавил, не я ли?
— Ничего, и я отыграюсь,
время еще мал мала есть, — пообещал леший и скомандовал: — ну, в путь.
Одним движением руки он
смахнул весь наваленный на земле хлам, и тот, пылью взвившись в воздух, в
мгновение ока напрочь рассеялся. Леший похлопал себя по бокам, пару раз для
бодрости подпрыгнул и двинулся через площадь в сторону стоящего неподалеку
здания пединститута. Бредущую на встречу невзрачную тень он заметил издали и
сразу напрягся:
— Вот и отыграюсь, — хищно
прорычал он, — не долго ждать пришлось.
— Мне кажется, как раз
сейчас не стоит, — настороженно принюхиваясь, предостерегла баба.
— Буду я тебя слушать, —
леший заранее вырвал из-за уха пучок шерсти, — сейчас в момент скручу и
заморочу.
Тень приблизилась и
оказалась миниатюрой старушкой в шелковом голубом платочке. В руках она несла
пол-литровую стеклянную баночку под крышкой, в которой плескалась какая-то
прозрачная жидкость.
— О-го-го! — закричал леший
и подкинул в воздух разорванные клочки шерсти…
Однако, ничего не
изменилось. Он сделал несколько пассов в сторону старушки и опять потянулся за
порцией шерсти. В этот момент его и накрыл блистающий светом огненный поток…
* * *
После окончания вечерней
службы, батюшка, благословив всех прихожан крестом, жестом подозвал к себе
Пелагию Антоновну.
— Послушай, мать, — по
свойски обратился он к старушке, просительно заглядывая ей в глаза, — тут такое
дело: передали мне сегодня, что Вера, бывшая наша певчая клиросная, занемогла
тяжело. Просили пособоровать ее срочно, ну, и причастить, а у меня, как на грех,
сегодня уже заказана треба на дому и отказать никак невозможно. Ты вот что,
милая, сделай: возьми водицы святой почаевской, которой давеча я всех вас
кропил — из самой Почаевской Лавры мне ее паломники привезли. Так вот, водицы
этой чудной возьми и святого маслица из Афона от Хиландарской Одигитрии.
Маслицем болящую помажь, водицей покропи и испить дай — все страдалице
облегчение будет, а завтра, скажи, утром я сам непременно буду. Пусть потерпит,
болезная, а Господь укрепит. Сделаешь такую милость, дорогая наша?
