— Пусть тебя
это не тревожит, моя просьба для царя вполне выполнима, а для государства и
твоих подданных полезна.
— Уж не потребуешь
ли ты, — засмеялся Конон, — чтобы я обрезался по иудейскому обычаю?
— Что ты, —
замахал руками Соломон, — в нашу веру я тебя обращать не собираюсь.
— Ну, раз так,
— беспечно махнул рукой юноша, — остальное меня мало волнует. Тем более что от
обещаний я ничего не теряю.
ГЛАВА
3
1
День ото дня
престарелому Сергию Мансуру становилось все хуже. Его супруга, кроткая и
смиренная Миропия, день и ночь не отходила от одра больного. И сама за это
время вся сникла и постарела, словно торопилась под конец жизни своего любимого
мужа уравняться с ним годами. Она молча часами сидела возле него, и взгляд ее,
полный любви, выражал молитвенную скорбь и печаль о предстоящей разлуке.
Обычно Сергий
лежал с закрытыми глазами, лишь изредка приоткрывая веки, так же молча глядел
на свою жену. При этом взгляд его, как человека, стоящего у последней черты, за
которой открывается великая тайна бытия, был глубок и спокоен. Уставшая от
болезней тела душа великого логофета ждала смерти как избавления от бремени
земного бытия.
Иоанн, на
котором теперь были все дела Дамасской логофии[45],
каждую свободную минуту заходил в покои отца и сидел рядом с матерью у его
ложа. Нареченный брат Косма еще год назад был отпущен отцом в Иерусалим на
поселение в лавру Саввы Освященного. Иоанн тогда тоже просился у отца отпустить
его в монастырь вместе с Космой. Но отец запретил сыну даже думать об этом.
Разумом Иоанн понимал, что престарелых родителей бросать нельзя, но его душа
все же страстно жаждала монастырского жития. Только увлечение литературными
трудами приносило Иоанну подлинную радость. Вдохновленный примером Андрея,
епископа Критского, он в эти годы сам пробовал писать тропари и каноны. Затем,
увлеченный идеей собрать все богословское наследие Церкви в единую книгу, много
времени проводил в библиотеке над рукописями. Теперь же, с болезнью отца, Иоанн
отложил все свои литературные труды и старался подольше побыть с больным отцом,
осознавая, что это последние часы их общения.
В один из
таких дней, когда они с матерью сидели у постели отца, в покои зашел бледный и
взволнованный домоправитель Софроний и доложил, что в дом великого логофета
прибыл халиф. Вскоре двери покоев распахнулись, и вслед за телохранителями
вошел сам Абд-аль-Малик. Больной попробовал было приподнять голову от подушек,
но она тут же обессиленно опустилась назад. Иоанн заботливо подложил под голову
отца подушки повыше и тут же удалился с матерью из покоев, почтительно
поклонившись халифу.
