У ее могилы комиссар полка сказал несколько слов. Мне запомнился только обрывок фразы:
— …Будем верными в дружбе, как ты, наша светлая Машенька из Мышеловки.
Время клонилось к вечеру, накрапывал дождь, и на западе в тяжелой туче густыми багровыми бликами кровоточил закат.
* * *
Вот и все, что я мог вспомнить об этой удивительной девушке в тот вечер у пионерского костра.
Утром я простился с пионерами, с их вожатыми и учителями. Автомеханик дядя Федор действительно оказался «профессором» по автоделу. Он вместе с Анатолием отремонтировал машину «с гарантией» и, пожимая мне руку, посмеиваясь в рыжие усы, сказал:
— Слушал я вас вчера и, право, будто заново все пережил. Вот и сейчас будто вижу их живыми — капитана Сабодаха, Машеньку из Мышеловки, шофера Денисенко, Федю Бугрова…
— Постойте, разве вы тоже их знали?
Он наклонил голову, и я заметил, как густо блестит из-под его кепки седина.
— Я участвовал в том ночном рейде с комсомольцами из Гутрова.
— Значит, вы были в нашей дивизии?
— Да, от самого Киева и до Днестра.
Так вот почему с первого взгляда мне показалось таким знакомым это обветренное, загорелое лицо!
Мы обнялись, а пионеры вокруг нас захлопали в ладоши и зашумели.
Окруженные ребятами, мы прошли тропинкой на поляну, где еще виднелись заросшие травой наши окопы. С расстояния времени в двадцать один год я словно бы снова слышал знакомые голоса и нарастающий гул атаки. А когда из березового подлеска на поляну вышла, разгребая руками высокую траву, смуглая девочка, стройная и черноглазая, я был готов поверить в чудо — ну, точно Машенька из Мышеловки!
Нет, это была Маша Воронок…
А чудо все же существовало: я видел по лицам, по взглядом ребят, что им передано самое главное — мужество отцов и ясная верность дружбы.
