Когда в воздухе растаял
звук последней ноты, они долго молчали. Первым заговорил Василий:
— Жалко, что мы не
родились в девятнадцатом веке, а эту чудесную музыку написал Шопен. Я мечтал бы
написать её сам и посвятить тебе. А сейчас я боюсь что-либо писать, сочинять,
боюсь повторить, потому что для тебя надо сделать что-то такое, чего не сможет
сделать никто.
Аня положила ему руки на
плечи и с блуждающей улыбкой спросила:
— А что в этом случае
могу сделать я?
— Ты уже всё сделала...
— Как? Что?
— Ты — есть...
Не вставая из-за
инструмента, Василий взял Анины руки в свои и, с содрогающимся сердцем,
приложил ладонями к губам.
— Вась, я только сейчас
заметила, какие у тебя красивые руки.
— Зато всё остальное...
так себе.
— Не себе, а мне!
—шутливо поправила Аня.
— Ты серьёзно?
— Да.
Нужно было встать и
повернуться к Ане лицом, но Василий не находил в себе сил. Боялся, что сердце
от возвышенного и одновременно страстного волнения разорвёт грудную клетку.
— Я когда читаю книги
или стихи о любви, мне не хватает параллельного звучания музыки, — пытаясь
унять бурю, отвлечься, сказал он.
— На бумагу музыку можно
записать только нотами.
— А жаль. Представляешь,
кто-нибудь пишет о нас... И звучит Рахманинов.
— А мне почему-то
слышится прелюдия и фуга Баха, до-минор...
— Это потому что ты её
долго разучивала, — засмеялся Василий.
— А то, — с напускной
сердитостью ответила Аня, — там после хоть и размеренного, но быстрого тиканья
тональной ноты, вдруг такое еще ускорение, и у меня всегда заплетались руки в
этой части... И вообще, Бах такой навороченный.
— Напротив, он
математически выверенный. Как теорема Пифагора.
— О! А с математикой у
меня — сам знаешь!
— А у меня?!.
И оба засмеялись.
Виктор Брагин исчез. Его
не было. Пропал и криво ухмыляющийся за его спиной Макс. Единственное, чего ещё
хотелось — чтобы вообще никого не было рядом. Самый лучший пейзаж: пустынный
берег моря на закате... Банально? Зато красиво.
А за окном мелким зерном
сыпал снег, зима вступала в свои права. И Брагин, по сибирским меркам, был не
так уж далеко. Каких-то пятьсот километров. Все-таки он не исчез. Его просто
оттеснила музыка, он отступил перед высоким полётом возвышенного чувства, но
такие, как Брагин, не умеют и не могут проигрывать. Поражение для них — это
конец всего. Но всегда ли нужна победа любой ценой? И кто определит, что можно
вложить в эту цену, дабы не стала она непомерной?
Было ещё два дня,
которые Василий и Аня смогли отдать растущему чувству, перерываясь для встреч с
журналистами, мастер-классов, посещения концерта симфонической музыки столичных
мастеров. Кроме того, давала о себе знать ненавязчивая, но всё же осязаемая
опека Изольды Матвеевны.
