Долго и с наслаждением
он бродил по магазинам, хотя не совсем понимал, что ищет. В магазине «Охотник»
он прошел мимо прилавков, ощущая головокружение от осмотренной в разных
магазинах вереницы товаров, но нечто заставило его вернуться к одному из
прилавков. На нем красовался большой черный бинокль.
Уже под вечер Игорь
Сергеевич вернулся в больницу и настойчиво попросил дежурную сестру в приемном
отделении:
- Передайте, пожалуйста,
Юре Лебедеву из восьмой палаты. - Протянул коробку с биноклем. - Передайте
непременно сейчас и скажите, что это от мамы. Скажите, что завтра она
обязательно придет.
- Она придет? А вы-то
кто?
Удостоверившись, что
сестра намерена выполнить все в точности, как он сказал, Жарков с заметным облегчением
вышел на крыльцо. Надо было идти домой, хорошо выспаться, отдохнуть после всей
этой кутерьмы, а завтра отправляться на поиски мамы Юры Лебедева. Игорь
Сергеевич вдруг понял, что непруха кончилась, подмигнул сумеречному небу и
уверенно зашагал на автобусную остановку. Вид у него был по-деловому
озабоченный. Почему он? Да, наверное, потому что ему делать было нечего...
МАМА-МАША
Уж, кажется, всякого в
наши дни повидать пришлось, но чем дальше, тем чаще вспоминаешь слова Иоанновы:
«В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но
смерть убежит от них...»
Впервые я увидел ее
серым апрельским днем, когда на улицах кисла снежная мешанина и пешеходы
проваливались в нее по щиколотки, а где и по колено, когда в традиционных
неровностях российского асфальта стояли лужи-океаны, а на не успевших
просохнуть возвышенностях побеждающе сияла грязь, когда весь город пронизан
сыростью, а кирпичи и бетонные плиты похожи на губки, впитывающие влагу, когда
весна, что называется, рубанула сплеча и расплющила весь этот «сугробистан» за
пару солнечных дней, а потом испугалась содеянного и прикрыла свой лукавый
взгляд низкой непроницаемой облачностью. Я увидел ее задумчиво бредущей от
Крестовоздвиженской церкви в сторону «городища», которое правильнее было бы
назвать «посадом» - так там ютились, словно отторгнутые многоэтажками в низину,
на окраину, деревянные домики да покосившиеся сараи, и никто никогда не пытался
этот район застраивать и перестраивать, так как место там болотистое, в мае от
грязевой каши непроезжее, и живут там самые «социально обиженные» горожане.
Наверное, века с семнадцатого здесь ничего не менялось, кроме названий улиц и
краски на заборах. Туда она и шла.
