- Да вот, мужу
показалось...
- Моего друга Александр
Востриков звали, - не поворачивая головы, сообщил Ляпунов.
- А-а, - поняла
старушка, - а у нашего справки есть, Иваном Непомнящим записан. А вот наград у
него и нет. Теперь уж, почитай, у каждого, кто и един день на войне был, есть
награды, а у нашего Вани нет.
- Есть, - твердо ответил
Ляпунов.
- Есть, - улыбнулся
сквозь слезы Иван.
- Ты правда ничего не
помнишь? - не унимался ветеран.
- Правда-правда, он даже
вчерашнего дня не вспомнит, только самую малость.
- Я за тебя помнить
буду, - пообещал Ляпунов.
- Дай Бог вам здоровья,
- перекрестилась старушка и шепотом добавила: - Слез-то его никто и не видел
ране.
- Наши летят, -
слезящимися глазами Иван Непомнящий следил за поднявшейся над колокольней стаей
голубей.
Я видел этого человека
много раз, но так ничего и не узнал о нем. Теперь я уже не помню, сколько лет
он кормил голубей у ворот храма, вокруг было столько «главного и важного», что
в суете устремлений к этим «важностям» я не заметил, когда и куда он исчез. И
теперь, спустя несколько лет, я могу вспомнить только одинокую медальку, его
улыбку и взгляд. Взгляд, в котором теперь я разглядел действительно главное.
Память.
ЧЕЛОВЕК
ДРУГА
Этого пса все так и
называли - Пёс. Его собачья инвалидность вызывала, с одной стороны, жалость, с
другой - отталкивала. Глаз и ухо он потерял благодаря заряду дроби, выпущенному
пьяным охотником шутки ради, дабы отогнать любопытного пса от добычи. Половину
правой передней лапы он потерял уже из-за своей односторонней слепоты: убегал
от разозлившихся мужиков на пилораме и неудачно прыгнул через циркулярку.
Теперь он ежедневно побирался у сельмага или у облюбованного подъезда. Его либо
жалели, либо гнали. Жалели его в основном дети, приносили что-нибудь съестное
из дома, но они же бывали и необычайно жестокими. Однажды они связали ему две
задние лапы и долго потешались над тем, как Пёс пытается убежать, выпутаться,
но только переваливается с боку на бок, не простояв и секунды, падает, обиженно
подвывает и беспомощно скулит. Если б в поселке нашелся хоть кто-нибудь,
читавший когда-либо Гюго, то пса непременно назвали бы Квазимодо. Но местные жители
большей частью читали только телевизионные программы и объявления на заборах.
Вынужденная малоподвижность сделала пса созерцателем и даже философом. Глядя в
его единственный печальный глаз, можно было легко увериться, что он не только
понимает человеческую речь, но и знает что-то такое, чего никогда не узнает вся
ученая человечья братия: от лириков до физиков-ядерщиков. Сновавшему же мимо
народу некогда было вглядываться в зеленую глубину собачьего глаза, хорошо хоть
находились сердобольные старушки и детишки, которые приносили калеке поесть и
изредка, явно превозмогая отвращение к его уродству, несмело ласкали его.
Частенько рядом с ним присаживался на корточки местный забулдыга Иван
Васильевич и, забыв о пёсьей инвалидности, требовал, чтобы Пёс одарил его
собачьим рукопожатием.
