- Саня?! Востриков?! -
узнал-спросил он. - Я - Олег Ляпунов. Помнишь? Под Харьковом? Май сорок
второго? Юго-Западный?..
- Ваня, - поправил его
Непомнящий.
- Как Ваня? Один в один
- Саня Востриков!
- Ты, наверное,
обознался, - потянула Ляпунова за локоть жена.
- Не может быть, такое
не забывается. Мы вместе из окружения пробивались. Неудачно тогда с Харьковом
получилось. Тимошенко этот... Мы Саню погибшим считали. Я сам видел, как за его
спиной мина ухнула...
- Наши летят, -
продолжал улыбаться Иван.
- Просто похож человек,
он же тебе говорит, что его зовут Иван, - у жены, похоже, кончалось терпение,
она почему-то с опаской смотрела по сторонам. Оглядевшись, добавила вполголоса:
- Каждый год ты в День Победы ходишь в церковь и не боишься, что тебе по
партийной линии замечание сделают. Ладно в районе, а тут в областном центре -
вместо банкета в Облисполкоме, могли бы и завтра...
- Я старшине Голубцову
поклялся! Он на руках моих умер! Каждый год молебен! Плевать мне на все эти
линии! - так от души резанул, что жена с лица сошла и потупилась.
Даже Ваня на минуту
перестал улыбаться.
- Прости, столько лет уж
прошло, ты действительно мог ошибиться. - Жена отступила чуть в сторону.
- У этой памяти нет
сроков! - отрезал и попал в самую точку Ляпунов и снова стал внимательно
смотреть в глаза Ивана Непомнящего. - Ей-богу, глаза-то его. Вроде, он с
рязанщины был, чего вот только в Сибири... Побирается... Русский солдат...
- Русский, - согласился
Иван и снова заулыбался.
У Ляпунова сама собой
навернулась слеза. Единым рывком он снял со своей груди медаль и, подтянув к
себе несопротивляющегося Ивана, прицепил награду к лацкану его пиджака.
- Спаси вас Бог, -
произнес Иван, слегка поклонившись.
Медаль звякнула. Ляпунов
скрипнул зубами:
- Не так, солдат, не
так!..
- Слу-жу тру-до-во-му
на-ро-ду! - из какого провала памяти всплыл этот довоенный уставной ответ?
Иван продолжал
улыбаться, но на глазах у него, как и у Ляпунова, выступили слезы. Ему
показалось, он вспомнил что-то самое важное, но никак не мог объять это, объяснить
самому себе, потому что всё его ограниченное одним днем памяти сознание
переполнилось чувством удивительного братства, которое исходило от человека по
фамилии Ляпунов.
- Зачем ты, Олег, может,
это все-таки не тот, может, он и не воевал вовсе? - откуда-то из другого мира
высказалась жена.
- Ваня-то наш? Ишшо как
воевал! И в плену у немчуры был. Настрадался! Не видно разве? - так коротко
разъяснила всё маленькая старушка из тех, что ежедневно ходят в церковь и
заботливо следят там за чистотой и порядком. - Памяти у него нет. Совсем. Мы уж
и к врачам его водили, и молились... Видать, Промысл Божий о нем такой. А вы
никак признали его?
