* * *
Уже на третий день в
лагере к нему перестали приставать с расспросами, кто он и откуда. Прозвали
«контуженным», а по имени звали, как и немцы, Иваном. Только один человек,
который по ночам лежал рядом, продолжал с ним разговаривать.
- Неужто ты вообще
ничего не помнишь?
- Му-у... - мычал Иван.
- «Му» да «му», учиться
говорить надо, тоже мне, Герасим.
- Ва, - не соглашался
Иван.
- Иван? А, может, ты и
не Иван?
- Му...
- Ты бы попробовал хотя
бы «мама» сказать.
Значение этого слова
было Ивану понятно, и при определенном старании ему удалось бы его выговорить,
но для него лично оно ничего не значило. Да и разговор с соседом для него
ничего не значил. Он уже на следующий день этого разговора не помнил. Да и весь
прошедший день не помнил. Только какие-то размытые пятна. Наверное, поэтому он
меньше других чувствовал усталость и напряжение ежедневного изнуряющего труда.
В сон проваливался, как в черную бездну, из которой каждое новое утро рождался
все тем же, но совершенно новым человеком. Даже немцы привыкли к тому, что
каждый день Ивану нужно было вдалбливать, как и по какому маршруту он должен
катить тачку с землей. Его перестали бить, потому как, усвоив задачу, работал
он подобно исправному, хорошо смазанному механизму, не зная усталости. Часовые
только посмеивались:
- Гут, гут, Иван!
- Man mub
jedem Russen solche kontusion machen[1].
- Ebenso wie eine
Impfung![2]
- Хорошо ему, он даже не
понимает, где он и что делает, - говорили иногда те, кто работал рядом с ним.
Но никто по-настоящему
ему не завидовал. Только спорили иногда в бараке, вспомнит он когда-нибудь или
нет. А вновь прибывшие не верили, думали, придуривается.
- Может, он большой
командир? - щурились они. - Так ему проще скрыться...
- Брехня! - возражали
старожилы. - Да и какая от того разница? Он теперя даже над своей головой не
командир.
- Не болтай! Он все
понимает, просто не помнит.
- Точно! Я вот его
спрашивал: небо - голубое? Он кивает. Я думаю, сейчас с подковыркой спрошу:
трава - синяя? Он головой качает, нет, мол. Я его спрашиваю: птицы летают?
Кивает, соглашается. Я опять испытываю: вода сухая? Так он даже засмеялся.
Загукал как-то по-своему... Да так на меня посмотрел, вроде, сам ты дурак.
- Может, если выживет,
после войны и найдет кого...
- Или врачи чего-нибудь
покумекают.
- Победить бы еще.
Они-то до Москвы за три месяца дошли, а сколько наши обратно топать будут?
- Да уж, пока мы тут
прохлаждаемся...
