Звуки нового мира
доносились через какую-то вату. Вата «шуршала» в голове сама по себе, как
помехи в радиоэфире, и сквозь этот въедливый шум едва пробивается нужная волна.
Но про радиоэфир он тоже ничего не знал. Вот про небо понял, что это небо, а
трава - это трава, и понял, что кружится голова, а не слушаются руки и ноги. Стоит
только попытаться подняться, земля, на которой он лежит, стремительно отъезжает
в сторону. Даже на бок перевернуться невозможно.
И все же он встал.
Сначала на четвереньки. И увидел, что земля не так прекрасна, как небо. Ее
зеленая бархатистая кожа была то тут, то там разорвана глубокими воронками.
Беспорядочно и нелепо. Одна из таких кровоточащих черноземом и дробленой
песочной костью ям находилась рядом, буквально в двух шагах. На краю ее лежала
искореженная винтовка, назначение которой сначала было ему непонятно, потом,
неизвестно откуда, появилось знание, что вообще-то из нее положено стрелять.
Даже представились фанерные темно-зеленые мишени без рук, но зато с выпиленными
силуэтами голов в касках.
Два таких силуэта
двигались прямо на него. Он встал, покачиваясь, на ноги. Сквозь тугие ватные
пробки в ушах доносилась незнакомая речь и смех. «Мишени» веселились, наверное,
смеялись над сломанным оружием на краю воронки. У них, в отличие от фанерных,
были руки, в которых отливали смазкой новенькие исправные автоматы. Один из
автоматов коротко плюнул ему под ноги горстью свинца, брызнули земляные
фонтанчики.
- Иван! Поднимайт рук,
ходить плен! - смеялись мишени.
Он понял, что «Иваном»
назвали его, и даже понял, что должен поднять руки. Сейчас он был готов на все,
лишь бы снова лечь на эту маслянистую землю. И лежать долго-долго, пока не
придет вечный сон, лишь бы только не испытывать этой жуткой боли в голове и ни
о чем не пытаться думать. Да и мыслить-то получалось только какими-то простыми
понятиями и категориями, которые крутились в оглушенном сознании сами по себе,
независимо от усилий его воли. Небо голубое... Земля сырая... Винтовка
сломанная... И ничего о том, что сейчас, ни о прошлом, ни о будущем. Никаких
«толчков» сознания, кроме тех, прикладами автоматов, которыми его подгоняют в
спину. Эти два солдата, говорящие на грубом каркающем языке, ведут его куда-то,
постоянно поторапливают и смеются.
Его вывели на дорогу.
Там на обочине сидели люди в такой же, как у него, одежде. Некоторые были в
крови. Они разговаривали между собой приглушенно, но их речь он понимал без
труда. Правда, не всегда мог расслышать. Лично к нему никто не обращался. Еще
была собака, которая беспрестанно лаяла, и от хриплого её лая пробки в ушах
давили внутрь, хотелось зажмуриться, засунуть голову в прохладную землю, где
пусть и нет сладковатого майского воздуха, но зато темно и покойно.
