Да приходил иногда во
сне к Валерию Николаевичу. Это были единственные минуты, когда страх отступал.
От Вени передавалось ни с чем не сравнимое чувство покоя. А сейчас он,
наверное, вообще ушел в схиму. И уж его-то — точно не достанут. Бог не
попустит! И осознание этого было хоть каким-то утешением, когда по лицу Валерия
Николаевича катились, как казалось посторонним, беспричинные или пьяные слезы,
а на дне души его все больше и больше, подобно злокачественной опухоли, рос
ледяной камень обиды и одновременно жалости к этим людям, которые похожи на
стадо добродушных домашних животных. У пастухов же вместо хлыстов «сварожичи».
Последнее, на что
решился через свой страх и немало выпитого в одночасье алкоголя Валерий
Николаевич — было общение с американским журналистом Майклом Кляйном. Ведь даже
самая ужасная тайна, а особо та, к которой ты уже не имеешь доступа, с
невероятной силой просится наружу. Валерий Николаевич даже представить себе не
мог, что он поведает когда-нибудь о «Сварожиче» журналисту-соотечественнику,
ибо почти все они уже давно не принадлежали себе. Дудели в дуду «свободы»,
превращая в рабов свой собственный народ. И правителям не требовался пока более
мощный «Сварожич», чем Останкино. Валерий Николаевич решил хоть чем-то досадить
своему страху и его повелителям. Он рассчитывал на алчных до сенсаций
американцев, надеялся, что в ближайшее время во всех известных журналах
появятся материалы, которые заставят содрогнуться мир. И в тихой ресторанной
беседе чистосердечно облегчил душу, а потом подтвердил свои сведения
ксерокопиями некоторых листов из папки «Сварожича». К его удивлению, полупьяный
американец пропустил сенсацию мимо ушей.
Тогда Валерий Николаевич
подумал, что у бывших соперников тоже есть подобные приборы, и этим их не
удивишь. Журналисту, наверное, просто перекрыли воздух, напомнив, что свобода
слова кончается там, где начинается свобода сильных мира сего. Так или иначе,
Майкл Кляйн на некоторое время пропал, ничем более не проявляя своего интереса
к информации Попова. А к страху Валерия Николаевича добавилось еще и состояние
полной безнадежности.
Ворочаясь ночами на
диване, он хвалил себя только за то, что не рассказал все. Не рассказал, как
уже в восемьдесят шестом его вызвал к себе директор института, который, кстати,
тоже умирал от непонятной болезни, буквально таял на глазах.
Вызвал и приказал:
— Валера, возьми все
документы, касающиеся «Сварожича», и сожги их во внутреннем дворике. Хорошо
сожги! Пепел по ветру развей! Оставь только малозначительные отчеты и сводные
данные воздействия.
