Ах, Милица, Милица!..
Долгое время Семену казалось, что Ольга будет преследовать его память и чувства
где бы он ни был. Так оно и было. Прошло уже больше десяти лет, а она являлась
ему во снах, мерещилась на улицах городов и тревожила память несбывшимся
счастьем. Простил ли он ее? Он ее ни в чем не обвинял! Просто пустоту,
возникшую в душе, целиком заполнила боль. Романтика уступила место
разочарованию, которое и пустило корни рогозинского цинизма. Семен не пришел к
мысли, что все женщины ветрены и легкомысленны. Он помнил свою мать.
Светлана? Нет, ей не под
силу было бороться с этим миражом. Она появилась именно в тот момент, когда
Семен более всего нуждался в женской ласке, когда готов был принять руку от
любого, кто захочет разбить, разбавить его одиночество.
В ночи ее дежурств они
сходили с ума на трех приставленных друг к другу кушетках, а то и на холодном
полу, бросив на него пару байковых одеял. И этого им было достаточно, чтобы
забывать обо всем в сладкой истоме и бросаться друг на друга, словно утопающие
за глотком воздуха. Когда Семен пошел на поправку, несколько раз он побывал у
нее дома. Стоило ему осознать свое вторжение в чужой мир, в предупредительный
уют, почувствовать всевозрастающую заботу Светланы, как в душе началось
отторжение этого пресного спокойствия. Захотелось в офицерскую общагу, где
порядок наводился только перед приходом зампотыла. И более всего он опасался
разочаровать Светлану, ибо не ощущал в себе ни единой нити, которую мог бы
назвать привязанностью. И Светлана прекрасно понимала это и брала его столько,
сколько могла взять...
Милица три года училась
в МГУ и по-русски говорила даже лучше, чем некоторые российские журналисты. В
отряде Милоша она была связной, медсестрой, а когда хотела чем-то удивить ребят
— готовила вкусные и разнообразные обеды, давая отдых черногорцу Душану,
который был когда-то коком на морском лайнере.
Милая Милица! Им
достаточно было увидеть друг друга, чтобы уже не видеть никого вокруг. Они не
говорили красивых слов, не давали обещаний, а просто при любой возможности были
вместе. Ребята завидовали Семену, но никто и никогда не упрекнул его, даже
«страдавший» от этой любви Леша Павлов, которому по ночам приходилось вместе со
спальником перебираться из палатки под открытое небо. И еще хорошо, если место
ночлега было безопасным и Милош разрешал разводить в лагере костры.
В этом мире Милица
безумно любила трех человек: своего отца, Семена и Александра Сергеевича
Пушкина. Часто в часы отдыха она рассказывала наизусть «Евгения Онегина»,
пушкинские сказки, знала десятки стихотворений и очень близко к тексту «Арапа
Петра Великого». А еще задушевно пела сербские песни, стоило ей затянуть «Там
за горами, за морями, Сербия моя», и суровые воины клонили к земле головы,
чтобы никто не видел наворачивающиеся на глаза слезы, и тихо, но очень стройно
подпевали. И пела о Косовской битве, о Марке Королевиче, о князе Милоше...
Семен открыл для нее Рубцова, а она ему Радована Караджича. По крайней мере, до
того, как он услышал ее переводы, он не знал, что вождь сербов талантливый
поэт.
