Именно в этот день Семен
вдруг понял, что Оля теперь живет совсем в другом мире, в котором свои — новые
правила, свой стереотип поведения, не допускающий наивных мечтаний и безумных
душевных порывов. Жизнь там была целеустремленной и размеренной. Может, так ему
показалось? Но Ольга играла именно такую роль. Даже смотрела на него как-то
сверху вниз, ибо его в этот мир не пустили! Он только что постучал в ворота,
чтобы к нему выпустили самого любимого человека. Так или иначе Семен почувствовал
незримую пелену, которая выросла между ними, и чем дальше, тем больше
уплотнялась. И неважно: Семен остался в детстве, или Ольга с первых дней
студенчества стала играть во взрослую жизнь. Он разорвет эту пелену в первую же
ночь, когда всепобеждающая нежность уровняет их перед этим старым и
безжалостным миром со всеми его условностями, писаными и неписаными законами,
когда его неумелые и чуть дрожащие руки будут скользить по самому красивому в
этом мире телу, но вдруг услышит холодный и совсем неродной голос из того — этого
мира:
— Сема, не надо... давай
отложим до лучших времен, сейчас, боюсь, надо хотя бы три курса спокойно
закончить...
Вот так чувствуют себя
корабли, затертые во льдах! Любовь и расчетливость — огонь и лед.
8
— Вот дом, в котором я
прожил двадцать лет, — Семен вернул себя в настоящее будущее.
Голос дрогнул, какой-то
спазм сдавил горло. Война не вытравила из него сентиментальности, а только
добавила холодного цинизма. И то и другое прекрасно уживалось в одном человеке
по имени Семен Рогозин.
Нужно было объяснить эту
дрожь в голосе. То ли стало стыдно перед юной и обаятельной девушкой, которая
решилась стать его спутницей в этот день.
— В этом доме умирала
мама... Долго умирала. От рака, — ответил он на ее немой вопрос. — До последнего
дня пыталась все делать сама и в сознании ни разу не застонала и не
пожаловалась. Стонала иногда по ночам. В последние годы она стала набожной и
считала болезни наказанием. Даже радовалась им: «Раз Бог наказывает, значит, не
отвернулся от человека. Уж лучше я здесь помучаюсь, чем Там». Я видел раковых
больных на последней стадии, когда мы забирали ее из больницы. Они худые и
темные. А мама светлела. В последний день ее успели исповедовать и соборовать.
Некоторое время оба
молчали. Теперь снова нужно было возвращаться в солнечный и отнюдь не печальный
день.
— Я теперь каждый год в
Татьянин день хожу в храм.
— А у студентов, вроде
как, праздник...
