Однажды отец сошёлся с молодым милицейским пенсионером –
здоровенным мужчиной лет сорока пяти – и напросился в горы за форелью. Часть
пути мы проехали на УАЗике, а дальше – заповедными тропами добрались до
водопада и там забросили удочки в пенистую холодную воду. Не верилось, что мы
находимся недалеко от большого, шумного курортного города – здесь, в горах,
природа осталась нетронутой, какой была тысячи лет назад. Воздух дурманил дикой
свежестью, лес пугал непролазной густотой, а птицы и животные двигались,
шевелились и охотились где-то совсем рядом – казалось, только загляни за
ближайший куст, руку протяни и ты коснешься шерстяного бока, пушистого хвоста
или острого рога. Непуганая голодная рыба бросалась на наши крючки, как
сумасшедшая, трясла удочку так, что в глазах рябило, за полтора часа мы
надёргали четыре полных ведра и поспешили домой.
Разумеется, дома, на летней кухне частного милицейского
особняка, нашпигованного отдыхающими за два рубля с носу в день, мы сами
чистили рыбу, сами её жарили на огромных черных сковородах и до глубокой ночи
выслушивали рассказы милицейского пенсионера о былых героических подвигах на
страже общественного порядка. Рядом с нами в кресле сидела пышная молодая жена
молодого пенсионера с буржуазным именем Изольда, делала маникюр, снисходительно
принимала от мужа рыбки на тарелке, изящно ела, запивая домашним вином из
алычи, и мурлыкала под нос украинские песни.
А ночью, черной, душной ночью, мы с отцом шагали сквозь
густой воздух, настоянный на сладковато-перечном испарении амброзии,
сотрясаемый стрекотом сверчков, сбивая грудью и руками светлячков, пронзавших
тьму ярко-зелеными пунктирами. А в руках несли бесценную добычу в промасленном свертке
из газеты «Черноморская правда» – жареную форель для мамы, которая как японская
смирная и верная жена ожидала возвращения самураев с военной баталии домой.
Бывали еще и дожди! Когда до зевоты надоедало ходить на
раскаленный пляж, как на работу, и обгорать под жгучим солнцем до пузырей, до
ночного озноба и кожной чесотки по всему телу; когда обеденные очереди в душных
продымленных столовых и шашлычных начинали казаться Дантовым адом – тогда приходили
прохладные дожди. Крупные прозрачные капли падали на блестящий асфальт и
красно-голубые тротуарные плитки, на лаковые листья пальм и магнолий, они
шуршали и пенились на поверхности взбаламученного моря и глади желтоватых
тротуарных луж, наполняли иссохшее русло реки мутно-белой стремниной.
