Путешествие в Персию | страница 19
На другой день этот >:оазис роскоши и очарования исчез для нас. Мы уже в деревне (не помню названия, кажется Хуррул-дэре). Две женщины принесли нам винограду и гранатов (по-Персидски нар). Я попробовал приподнять их вуали, и был весьма тронут, когда они приняли мое любопытство с уничижением и покорностью. Чтоб вознаградить мою нескромность, я сунул им в архалуки несколько серебряных монет, и они изъявили свое довольствие, приятно улыбаясь и опустив глаза в землю. В Персии величайшее и почти единственное выражение благосклонности состоит в том, чтоб давать деньги, и чем более денет, тем более и значение благосклонности. Подарить, например, малостоящий подарок есть великое неуважение к сану особы. Я стараюсь как можно более раздавать детям мелкого серебра, в уверенности, что это мне вознаградиться впоследствии хорошим приемом, в случае вторичного посещения Персии. Кстати заметить, мне показалось, что деревни от Зенгана пошли чаще и в них менее нищеты; в деревенском комфорте нет недостатка, хотя он и не отличный. Что касается до фруктов самых прекрасных, — они в невероятном изобилии; не смотря на то, Персияне их едят страстно я с жадностью; но мне они успели уже надоесть: только что приедем куда-нибудь на станцию, тотчас же заваливают гранатами и дынями, а хотелось бы чего-нибудь сытного, и притом крепительного.
Здесь пропущены мною три дня пути. Сказать ли правду: скука и отчаяние овладели мною, и меня уж везут, как мертвеца; я уже не смотрю ни на что. Мы едем так долго, и не видим ничего хорошего. Наконец доехали до Казбина, который славится в Персии; говорят даже, что он лучше Тегерана, что давно уже хотят в него перевести столицу, что он похож на Герат, что он несравненно лучше Герата. И каково же слышать все это, въезжать в этот славный город, и не видеть ничего, кроме безобразия и пустоты.
Казбинский губернатор Беглербеги Тахмас-Кули-Хан, который только что вчера, говорят, вырвался из Тегерана от Шаха, куда его водили на веревке с связанными руками, за какую-то вину, выехал к нам на встречу с кальяном и с толпой оборванных мужиков. Сквозь обломки полинявших стен и разнокалиберных калиток я темных переходов привел он нас к разрушенному дому, покинутому со времен Надир-Шаха. Полковник Дюгамель велел разбить палатку, а я один поселился в пустом дворце, расписанном изображениями Персидских богатырей и красавиц, и большею частью составленном из разноцветных стекол, перебитых вдребезги. Я побежал на базар; но ничего путного не встретил; потом отправился в баню Баграм-Мирзы
