Как полуримлянин Персий, с проскриптом Рупилием в ссоре
(Прозванным Царь), отплатил за его ядовитость и гнусность.
Персий богач был, имел он большие дела в Клазоменах;
С этим Рупильем Царем вступил он в жестокую тяжбу.
Был он крутой человек, ненавидимый всеми не меньше,
Чем и соперник его; надменен и горд, в оскорбленьях
Он на белых конях обгонял и Сизенну и Барра.
Я возвращаюсь к Рупилию снова. Никак невозможно
10 Было врагов примирить, затем что сутяги имеют
То же право стоять за себя, как и храбрые в битве!
Так и меж Гектором, сыном Приама, и храбрым Ахиллом
Гнев был настолько велик, что лишь смерть развела ратоборцев,
Ибо в обоих бойцах высокое мужество было!
Если ж вражда между слабых идет иль война меж неравных,
Так, как случилось между Диомедом и Главком-ликийцем,
То трусливый назад — и подарки еще предлагает!
Персий с Рупилием в битву вступили пред претором Брутом:
Азией правил богатою он. Сам Биф и сам Бакхий
20 Менее были б равны, чем они, на побоище этом.
Оба воинственным пылом кипят — залюбуешься, глядя!
Персий свой иск изложил и всеми был дружно осмеян.
Претора Брута сперва расхвалил он и спутников Брута:
Солнцем всей Азии Брута назвав, он к звездам благотворным
Свиту его приобщил; одного лишь Рупилия назвал
Псом — созвездием злым, ненавистным для всех земледельцев.
Несся он шумно, как зимний поток нерубленым лесом.
А пренестинец в ответ на его ядовитые речи
Начал браниться, да так, как бранится мужик-виноградарь,
30 Сидя верхом на суку и услышав, как праздный прохожий
Крикнет ему: «Кукушка, кукушка!» — и бросится в бегство.
Вот грек Персий, латинского уксуса вдоволь отведав,
Вдруг закричал: «Умоляю богами, о Брут благородный!
Ты ведь с царями справляться привык: для чего же ты медлишь
Этому шею свернуть? Вот твое настоящее дело!»
128
8
Некогда был я чурбан, смоковницы пень бесполезный;
Долго думал мужик, скамью ли тесать иль Приапа.
«Сделаю бога!» — сказал. Вот и бог я! С тех пор я пугаю
Птиц и воров. Отгоняю воров я правой рукою
И непристойным колом, покрашенным красною краской.
А тростник на моей голове птиц прожорливых гонит,
Их не пуская садиться в саду молодом на деревья.
Прежде здесь трупы рабов погребались, которые раб же
В бедном гробу привозил за гроши из тесных каморок.
10 Кладбище здесь находилось для всякого нищего люда:
Для Пантолаба-шута и для мота мотов Номентана.
С надписью столб назначал по дороге им тысячу футов,
По полю триста, чтоб кто не вступился в наследие мертвых,
Ну, а теперь Эсквилин заселен; тут воздух здоровый.
