Девушка все еще испытывала растерянность: уж ее–то эта ситуация не устраивала вовсе.
— Я…
— Милые бранятся?.. — насмешливо произнес знакомый звучный голос.
Испуганно обернувшись, Мэри увидела Томаса, шедшего по направлению к ним. Его губы изогнулись в саркастической усмешке. Сегодня, в черной шелковой рубашке и черных джинсах, он казался выше, чем обычно, и было в нем что–то хищное.
Томас приблизился к ним, и взгляд его остановился на девушке. Бровь приподнялась в немом вопросе. Это был вопрос, на который Мэри ни за что бы не ответила. Она предпочла бы вообще не знать о его жене. Это придавало Томасу уязвимость — качество, которое Мэри ни за что не связала бы с ним, будь обстоятельства иными.
Взгляд Томаса стал жестче, когда он повернулся к брату.
— Ты опоздал родиться, Генри, — презрительно проскрежетал он. — Неотразимое воздействие, которое ты оказываешь на женскую часть домашней прислуги, не в обиду будет сказано Мэри, — добавил Томас насмешливо–извиняющимся тоном, — было бы более понятным, хотя и не более приемлемым лет сто назад!
Генри, освободивший руку девушки, как только услышал голос брата, при этих словах мучительно покраснел.
— Я, по крайней мере, способен оценить красивую женщину, когда встречаю ее!
Томас оставил без внимания открытый вызов, звучавший в словах Генри.
— Ты помолвлен с красивой женщиной, ответил он. — И полагаю, что тебе не следует обращать внимание на других… Оставь невинных вроде Мэри в покое!
Она чувствовала себя чем–то наподобие кости, из–за которой спорят два одинаково решительно настроенных пса! К тому же ей не нравилось, что Томас, когда ему было это удобно, обращался с ней так, словно она не старше Нины.
— Вы делаете слишком много предположений на мой счет, учитывая наше недолгое знакомство, — сдержанно сказала Мэри.
— Хотите сказать, что не невинны?
Они словно остались наедине, их взгляды скрестились в безмолвном поединке.
Ее нельзя было назвать абсолютно невинной, у нее были раньше приятели, но в истинном понимании этого слова, а не в том смысле, который подразумевал Томас…
— Генри, дорогой.
По лестнице спускалась Эйлин Маклофлин — высокая, гибкая и, как и говорил Томас, очень красивая блондинка двадцати восьми лет.
— Головная боль почти прошла. — Она улыбнулась своему жениху. Большие голубые глаза, несомненно отметив напряженность, витавшую вокруг этих троих у основания лестницы, вновь стали равнодушными. — Так мы поедем сейчас в город? Мы могли бы и позавтракать там, — светским тоном продолжила Эйлин. — Томас, Мэри, — запоздало поприветствовала она их, прежде чем перевести вопросительный взгляд на Генри.
