Шейла посмотрела на нее понимающе. У нее самой было двое детей, и она знала о родовых болях не только как доктор. Она глубоко вздохнула, от всей души переживая за Лори.
— Итак, готова?
Лори хотела сказать, что она совсем не готова, но тут почувствовала необходимость снова тужиться, и уже ни о чем другом думать не могла. Она издала негромкий звук, который должен был означать согласие.
В этот момент Кэрсон опять приподнял ее. Перебрав по памяти имена всех святых, которые ей были известны, Лори закрыла глаза и снова начала тужиться.
Сколько же в ней силы, не мог надивиться Кэрсон. Его бы такая боль уже давно изнурила.
— Продолжай, Лори. Давай, еще немного.
Лори поняла, что Кэрсон наклонил голову и выкрикивает ей в ухо слова поддержки. Она с трудом понимала, где она, то, забываясь, то, тяжело тужась, и ей казалось, что она не выдержит этого.
И вдруг Лори услышала… тоненький крик.
Разве это она? Разве она издает эти звуки?
Нет, осознала Лори, крик издавал кто-то еще. Ее ребенок.
Ее ребенок!
Лори с трудом открыла глаза и как будто вышла из глубокого, тягостного транса.
— Ребенок? — Чтобы произнести это слово, потребовались все ее оставшиеся силы.
— Ребенок, — подтвердила Шейла удовлетворенно. — У вас прелестная девочка с десятью пальчиками на руках и ногах. — Она смотрела на Лори, улыбаясь.
Нянечка, появившаяся в палате несколько минут назад, взяла младенца и укутала в белоснежную простыню. Детский крик продолжался, а огромные глаза дочери смотрели по сторонам, как будто она была так же рада быть здесь, как Лори была рада ее видеть.
— Вы хотите взять малышку на руки? — Вопрос Шейлы, обращенный к Кэрсону, обескуражил его.
Он собрался, было сказать «нет», ведь радость первого общения с ребенком принадлежит Лори. Но хватило одного взгляда на младенца, который покоился сейчас на огромной груди нянечки, — и он почувствовал нежную влюбленность.
Кэрсон глазами спросил разрешения у Лори. Она как будто поняла, о чем он ее спрашивал, и кивнула головой в знак согласия.
— Да, — прошептал он.
Нянечка передала ему ребенка. Все встали вокруг.
Младенец был таким легким, как будто он был ничто. И в то же время, будто он был все.
Кэрсон и не догадывался о том, что это может произойти так быстро, что любовь заполнит каждую клеточку его тела мистическим светом. Но все было именно так. Огромное чувство захватило его, наполнило его — и изменило его. И весь этот переворот учинило крошечное существо, которое он бережно прижимал к груди.
